Машина уже подрулила к дому и стояла напротив подъезда, вымытая, нарядная, с алой лентой на капоте - на эту ленту оглядывались проходящие девушки. Водитель вылез и принялся протирать фланелью стекла и зеркала, строя девушкам рожицы.
Хилю я застал почти готовой: в белом шелковом платье, в веночке из бумажных цветов, в лаковых туфлях, она стояла перед зеркалом и красила губы. Мать, приятно заплаканная (ей ведь ничего, совсем ничего не сказали об изнасиловании), обняла меня, поцеловала в щеку, подержала в объятиях: "Эрик, Эрик...". Отец, совсем поседевший, важный, пожал руку: "Ну вот, теперь и родственники". "Не говори "гоп", - пробормотала Хиля, отстраняясь от гладкой зеркальной поверхности и придирчиво разглядывая свое лицо. Что она пережила за все эти ночи, за эти безжалостные утра и эти дни, полные бодрых улыбок, предназначенных родителям - неизвестно, но внешне все выглядело прекрасно: глаза, губы, румянец, длинные ресницы, духи.
- Ты красавица, - сказал я, подходя сзади и обнимая ее за талию. - Моя самая красивая девочка...
Следствие уже закончилось, преступника отправили в изолятор - сокамерникам на радость. Хиля старалась обо всем этом не задумываться. Но одна морщинка между бровей у нее все-таки появилась.
Мои родители шуршали в комнате, перепрятывая подарки, шептались. Я зашел, поцеловал маму: "Ну, мы поехали". "Папа" внимательно посмотрел на меня:
- Это - точно? Ты ведь не благотворительностью сейчас занимаешься?.. Ты любишь ее?
- Люблю, - я двинулся к выходу, прислушиваясь, не вышла ли на лестничную площадку моя невеста. - А сейчас - даже больше. Все, папа, я полетел. Через час вернемся.
Хилю я увидел на лестнице, у того самого окна, где мы когда-то познакомились. Нарядная, свежая, с розами в руках, нереально красивая, она стояла, понурившись, и безучастно смотрела на облака, словно за те несколько минут, что ее никто не видел, она успела растерять все свои воспоминания и чувства.
- У кого будем жить, у меня или у тебя? - я остановился рядом с ней.
- Эрик! - Хиля оживилась и ласково ткнулась лбом в мое плечо. - А я что-то... не знаю. Вспомнила тот вечер...
- Да, ты стояла такая маленькая, в шубе...
- Маму встречала.
- Да, точно. Я помню... Не грусти, мой хороший, у нас ведь столько всего будет. Пойдем? Я записал нас на половину двенадцатого. Но надо подъехать пораньше, мало ли, на всякий случай.
Она тряхнула головой, будто сбрасывая тяжелые мысли:
- Знаешь, Эрик, ты какой-то... ну, таких людей не бывает. Таких славных, порядочных - я это имею в виду. Мне даже страшно, до того ты хороший человек...
- Ну, ты даешь! Страшно! - я засмеялся. - А я должен быть, наверное, сволочью? Ну, или - на худой конец - ковырять в носу?
Она фыркнула, глядя на меня сияющими глазами:
- Я люблю тебя.
У машины, наблюдая за деловитым шофером, стоял незнакомый молодой человек лет тридцати и курил, странно держа сигарету - кончиками большого и среднего пальцев, отставив остальные в сторону. Он был в дешевом костюме из хлопка, какие носят обычно начальники участков на фабриках и сотрудники рабочих инспекций, но впечатление разрушали тяжелые, почти квадратные учительские очки и длинная неровная стрижка, растрепанная ветром.
Хиля приостановилась, глядя на этого человека. Завитая прядь волос выбилась из-под белого венка и легла через ее лицо, зацепившись за жесткие от туши ресницы. Я тоже замедлил шаг. Парень улыбался, стоя в расслабленной позе, и было в этом что-то необычное, почти неправильное - то ли его неприкрытое любопытство, то ли безделье, то ли странный, какой-то неровный внешний вид.
Шофер обернулся на нас, с улыбкой убрал тряпку и плюхнулся на свое место. По случаю торжества он выстирал комбинезон и прицепил маргаритку к замасленной рабочей кепке, но широкое деревенское его лицо все равно оставалось слегка неумытым, неважно выбритым и облезшим от солнца.
Я открыл перед Хилей заднюю дверь машины:
- Прошу!
Странный парень перенес вес тела на другую ногу и почесал нос:
- Женитесь, да?
Вопрос показался мне глупым: а что же еще мы собрались делать, если на моей невесте белое платье, на мне - новый праздничный костюм, а капот автомобиля перетянут алой лентой? Не за покупками же едем - без слов понятно. Но вежливость, самая простая вежливость, заставила меня ответить:
- Да, разумеется.
Парень кивнул и вроде бы собрался отойти, но вдруг остановился:
- Красивая машина.
- Это служебная, - я смотрел, как Хиля усаживается, расправляет платье и пристраивает на коленях цветы.
- А-а... Здорово, когда есть такая служба. Поздравляю вас.
- С чем, со свадьбой или со службой? - разговаривать с ним мне вовсе не хотелось, но что-то не давало просто сесть в машину и спокойно уехать.
- А и с тем, и с другим, - незнакомец щелчком выбросил окурок на газон.
Я поморщился. Не люблю, когда люди мусорят просто так, не по необходимости, а от свинства. Есть же урна у подъезда, что стоило сделать пять шагов?