– Ты уже выбрал своего нойкур туса шину? – поинтересовался примарх.
– Да… Им будет Сай Гон. – По щеке Джогатена прокатилась слеза. Слеза, полная осознания той боли, которую он причинил отцу, Сыкрину и себе. – Гравицикл на F3… Таков закон Чогориса.
– Гравицикл на Е4. Хорошо, что эта новость не застаёт тебя врасплох. Ты никогда не думал о том, как сильно мы похожи, Джогатен? – спросил Джагатай противника.
– Иногда. Как и все братья. – каждое последующее действие давалось отступнику всё труднее. Лёгкие заполнила тоска, руки сковала печаль, а голос, будто непокорная лошадь, не хотел говорить слова тем тоном, который пытался выжать из остатков бывалой стойкости Джогатен. – Примарх на B8.
– Я говорю немного о другом. О схожести наших судеб. Твой лучший друг возвышался над остальными, благодаря своей духовности. Ты сомневался в своём отце, пока твои сомнения не лишили тебя близкого сердцу товарища. Почти, как я. Я сражаюсь за Отца, которого никогда не любил, против некогда любимого брата. Защищаю империю, которой никогда не был нужен, против армии, которая приняла бы меня без промедления. А теперь ответь на мой последний вопрос, Джогатен. – Хана уже не заботила участь фигур. И Каган, и Джогатен понимали, кто победит в этом миниатюрном сражении. Джагатай встал из-за стула. – Почему ты до конца стоял за Хасика? А я стою за Императора? Почему, Джогатен?
Последние слова вернули изменника в покрытую мраком камеру. В агонию, нагоняемую на узника злым, неспокойным кошмаром. Но предатель отринул глупый мираж, собрал оставшуюся силу в кулак и сказал единственно верный ответ, заключавшийся в главной заповеди легиона Белых Шрамов.
Боевой Ястреб Чогориса смотрел на сына с высоты своего гигантического роста, ожидая ответа. Джагатай знал, что Джогатен всё понимает, как и понимал, когда решился на мятеж и не отступил.
– Потому что я дал Хасику клятву. И её нельзя нарушить.
Джогатен ощутил на себе взгляд, но не злой или грустный. Он поднял голову и встретился глазами с примархом. Полубог улыбался. Даже блудный сын может наполнить душу гордостью.
– И ты её не нарушил. Ты сдержал своё слово до самого конца. До конца Хасика. Поэтому теперь поклянись мне, что ты никогда не предашь меня вновь, сын.
Повинуясь, Джогатен встал из-за стола и склонил колени и голову перед отцом.
– Я клянусь, что никогда не предам тебя, и сделаю всё, что ты пожелаешь, для того чтобы смыть свой позор. – покаялся Джогатен.
– Встань. – приказал Хан и направился в сторону своего трона.
Джогатен последовал за ним. Оказавшись опять в тронном зале, наполненный решимостью искупить вину сын, склонил колени и ждал. Каган велел привести всех мятежников. Собрать их перед ним. Несколько часов Джогатен сидел и ожидал, пока соберутся все бунтовщики и Джагатай Хан поведает им о их судьбе. Когда последний предатель зашёл в зал, Джогатен поднял голову и оглянулся по сторонам. Зал заполонили люди без доспехов, пока их братья смотрели на них, стоя на верхних террасах или подле стен. Хан же сидел прямо перед Джогатеном. Неспешно он встал и подошёл ещё ближе.
– Дети! Многие из вас уже приготовились принять свою судьбу согласно законам Чогориса. Тол-сёкан… Но моё слово – закон, которому заповеди Альтаки не чета. Я вижу раскаяние в ваших глазах, вижу, как вина съедает вас изнутри, вижу, как вашим душам недостаёт былой чести. Поэтому я даю вам второй и последний шанс, шанс искупить свою вину. Вы станете «Кающимися», «Сагьяр Мазан». В кровопролитиях вы сможете побороться за мою милость. И тот из вас, кто достойно себя покажет в страшнейших из битв, забрав с собой бессчётное количество врагов, встретит меня на великой охоте среди грозовых туч.
«Кающиеся. Лучшего слова и не подберёшь», – подумал Джогатен, вспомнив, что это не единственное значение «Сагьяр Мазан». Действительно, на общем чогорийском языке название подразделения отступников переводилось, как «Кающиеся». Но, как и любое другое слово оно имело иной смысл. В племени Хана «Сагьяр Мазан» толковалось, как «Несущие Возмездие». А на диалекте рода Джогатена так называли героев древних легенд — «Посланники Бури», посредники чогорийских богов, сообщавшие их врагам о приходе погибели.
Джогатен еле сдержал смешок осознаваемой иронии. Он был Буревестником, верно служа Кагану, а теперь, единожды ослушавшись, стал Посланником Бури, ищущим не похвалу отца, но его прощение.
Каждый из стоящих на коленях понимал, насколько сильно изгнание Сагьяр Мазан внесёт свою лепту в отношения между отступниками и лояльными Императору легионерами, оставшимися рядовыми Белых Шрамов. Никакой помощи, никакого сочувствия. Кающиеся не получат от братьев ничего, кроме презрения. И хоть Джагатай Хан этого не сказал, все находящиеся в громадном зале поняли, что прощения они не получат, неважно сколько пешек Хоруса они уничтожат. Мятежники смогут пройти по пути искупления, лишь если начертят его своей кровью, а в конце их алого путешествия будет стоять роковой алтарь, ждущий жертвы. И все склонившие голову знали какую жертву необходимо будет принести.