Белые степи

– Долгой и мучительной будет эта проклятая война. Очень много наших погибнет, но мы победим, – и стал перечислять родственников с Мырзакая, которые не вернутся с войны, и тех, кому повезет выжить. – Сон я видел, все так и будет.

Барак наполовину опустел, всех годных по здоровью и возрасту отправили на фронт. А оставшимся прибавили нормы, и они, переведенные на военное положение, работали за десятерых. Уставшие, изможденные, полуголодные, еле доплетясь до барака, скудно поужинав, без сил валились на свои нары, чтобы с раннего утра до позднего вечера опять ручными пилами по пояс в снегу пилить этот мерзлый сырой лес.

Состояние Фатхелислама ухудшалось с каждым днем. Под кожей его правой ноги копилась жидкость, причиняя ему нестерпимые боли. Несколько раз Зухра тонким ножичком, на которую была надета деревянная катушка от ниток, чтобы нож не проник слишком глубоко, а шел только по поверхности вздутия, прорезала кожицу и выпускала желтую жидкость – вытекало по полтазика. Постепенно жидкости не стало, видимо, она, уже заражая, впитывалась в кровь. От осложнения стало болеть сердце, перестала работать печень. Месяц муж не брал в рот ни капли еды, лишь непрерывно пыхтел папиросами и совсем ослаб. Подозвав к себе Зухру, еле ворочая языком, сказал:

– Зухра, не сбылась наша мечта о возвращении в Мырзакай, вдали от родины умираю… Прости за то, что из-за меня оказалась в чужом краю. Без меня тебя не тронут, может, сама вернешься… Трудно тебе будет… Жаль, что не смогу увидеть детей взрослыми, не всему успел научить Заята, береги их… Спасибо тебе за все, за детей хороших, спасибо, прости, если что в нашей жизни было не так… – Полежал, набираясь сил, и вдруг, набрав полной грудью воздуха, тихо и как будто вложив в это всю душу, запел:

Таштуғайҙа, һинең ҡамышыңды
Еҙ ҡурайҡай итеп тартайым.
Таштуғайҙа, һинең кәкүгең юҡ,
Үҙ Уралҡайыма ҡайтайым.

– и, облегченно выдохнув, замолчал. Через день, в начале декабря сорок третьего года, он перестал дышать.

Как и в те далекие годы голода, после гражданской войны, было некому хоронить умершего. Все здоровые мужики, которые раньше по всем правилам обустраивали могилы, теперь были или на фронте, или на тыловых работах. Зима была морозной. И кучка стариков и подростков под руководством все того же Дамира, освобожденного в этот день от работы, кое-как расковыряв обледенелый пласт верхнего слоя черной земли, по сантиметрам вгрызалась в твердую глину.

Мулла Мухтаммат уже с вечера был в бараке, как положено помыв и собрав тело Фатхелислама, завернув в белый саван, всю ночь с Дамиром просидел у тела, читая молитвы.

– Держись, Зухра. Тебе нельзя отчаиваться, дети за тобой. С божьей помощью выживете. Тебе надо подумать о переезде в деревню. Нельзя вам больше оставаться тут, среди мужиков, разное может случиться. Да в деревне и люди рядом, всегда придут на помощь.

На следующее утро лесорубы отдали им на день запряженную в сани лошадь. За вожжи сел повзрослевший Ислам, рядом пристроили пятилетнего Заята. Остальные побрели за санями пешком.

Как во сне перед глазами Зухры застывшие березы кладбища, между ними под сугробами холмики могил. Белое молчаливое пространство, лишь у дороги пофыркивает и хрустит сеном привязанная к забору кладбища, совсем равнодушная к происходящему лошадь. На белом стылом снегу пятно темного холмика, вперемешку с рыжей глиной черная земля, белый снег, припорошивший могилы, и морозный треск сучьев белоствольных берез. На земле у свежей могилы завернутое в саван тело Фатхелислама. Мулла Мухаммат читает погребальные молитвы. Вокруг скукоженные от холода сельчане. Ислам совсем замкнулся, смотрит невидящими глазами и дрожит от холода. Маленький Заят жмется к Зухре. От декабрьской стужи деревенеют ноги, и кажется, что нет конца этой убаюкивающей распевной молитве. Некогда высокий, широкий в плечах Фатхелислам от болезни весь высох, уменьшился, и не верилось, что ссохшееся, худое, изведенное болезнью тело могло, сотрясая стекла окон, так мощно петь, приковывая внимание со слезами на глазах застывших от благоговения слушателей.

Глава III Заят

1