Белые степи

– Мы закончили весенние хлопоты. Хоть и не сажаем мы хлеб, но Родине нужна наша древесина. И наши фронтовики и молодежь успешно трудятся на делянках и на добыче живицы. Женщины и дети ухаживают за саженцами в питомниках. Мы славно поработали и будем дальше трудиться на благо Родины, и сегодня мы заслужили право на отдых и веселье! К нам приехали наши соседи – жители Ботая, так давайте соревноваться и выявлять самых сильных, ловких и умелых. С началом праздника вас! – И, выдохнув от того, что смог произнести до конца эту короткую речь, что последствия контузии не сбили его на нервное заикание, отошел и встал рядом с одноногим Тагиром, сыном Байдаулета.

Искандер смотрел на праздничную толпу, и на глаза сами непроизвольно наворачивались слезы… Чтобы скрыть минутную слабость от окружающих, он торопливо достал кисет, привычными движениями скрутил самокрутку и запалил ее. Вдохнув теплый и терпкий дым, нарочито раскашлялся – вот, мол, откуда слезы. Когда в сорок первом пришлось ему провожать на фронт односельчан, своих годков и юношей, выросших у него на глазах, а потом получать похоронки и утешать вдов, своих ровесниц и молодых невесток, скулы ему сводило от бессилия, разрывало мозг. И все-таки в сорок втором он добился отправки на фронт, чтобы не только отомстить за своих и выполнить свой долг перед Родиной, но больше для того, чтобы не видеть это общее людское горе – вот так близко, в упор, чтобы не искать слов утешения и потом от бессилия плакать всю ночь, не зная, как сообщить очередной одинокой матери, что ее сына уже нет. Уж проще самому погибнуть…

Вот и сыновей Байдаулета не стало, крепких, правильных сыновей своего народа. И жив лишь самый младший, Тагир, без ноги, с орденом Красной Звезды… Не любил Тагир рассказывать об этом, но Искандер знал, что пехотинец Тагир пополз с последней связкой гранат навстречу «Тигру». Подпустил его близко, чтобы наверняка подорвать и дать передышку своим в окопах. Подбил, но отползти вовремя не успел – горящий танк заюзил на месте и передавил его правую ногу. И теперь Тагир на деревянном, видавшем виды, посеревшем и обшарпанном протезе. Привык так жить и работать. Так же, как все, управляется с хозяйством, косит, ставит стога и, лишь выпив лишние фронтовые сто грамм, жалуется на то, как жутко чешется его правая пятка…

Искандер, успокоившись, обозревая празднующих сельчан, радовался тому, что подрастает поколение, не видевшее ужасов этой войны, хоть и голодали, конечно, нуждались, многие остались без отцов, но все равно они уже другие, и пусть растут счастливыми. Ради этого стоило воевать и жертвовать жизнями…

Сабантуй проходил весело и шумно. Чуть оправившиеся от послевоенной разрухи и голода, сельчане не разучились веселиться и радоваться. Еще были в силе в выцветших гимнастерках ветераны, наравне со всеми состязались и в ловкости, и в остроумии. Две соседние деревни схлестнулись на площадке борьбы. Со свистом и криками встречали вспотевших от бешеной скачки в три круга всадников. Хохотали над бессильно сползающими с гладкого шеста смельчаками, не достигшими призов на ее вершине, бились мешками на бревне.

И везде самым активным участником был Заят – высокий, подтянутый, кудрявый, белолицый. Он отличался от всех парней ладно подогнанной одеждой, которую сам себе шил на привезенной из города швейной машинке. Вырос он мастеровитым – все у него получалось ладно и красиво. Ловко орудуя лучевой пилой и рубанком, из липовых заготовок делал он мебель. Для ножек табуреток и столов на токарном станке с ножным приводом точил изящные ножки-балясины. Может, подействовало на него то, что до пяти лет был все время рядом с отцом, который мастерил ему игрушки, из остатков сыромятной кожи шил безделушки, делая что-либо из дерева, учил Заята пользоваться инструментами. Поэтому рос Заят любознательным, схватывал все на лету, и полюбилось ему мастерить, доводя свои навыки до совершенства.

Зухра жила сейчас вдвоем с Заятом и всю душу отдавала ему. Теперь знала, в чьем доме, в чьей семье, по традиции башкир, она будет жить в старости. Она тихо любовалась сыном, гордилась, как и сейчас на этом сабантуе.

В конце праздника, устало рассевшись полукругом, смотрели подготовленный самодеятельностью концерт. Аккомпанировал всем певцам и певуньям и на баяне, и на мандолине, а когда нужно и на курае, Ислам.

И в самом конце всех удивил дуэт из соседней деревни: в ярких нарядах – на девушке беленькая, вышитая красными узорами кофта, на фоне красной юбки беленький передничек, на голове венок с цветами, с которого свисают и колышутся в такт танца разноцветные ленты. Парень же в черной шляпе, в белой рубашке, черном жилете и шароварах, на ногах – блестящие кожаные сапоги. В послевоенной серости и скудости они показались сошедшими с киноэкрана. Пара отточенными ловкими движениями танцевала венгерский танец.