В суетливом и шумном городе Салима без труда находила нужные адреса, выполняла все поручения. На спрятанные в подкладке пальто деньги совершала покупки. Сестра из хлебопекарни отдавала ей вынесенную и скопленную за последнее время муку, остатки хлеба, и все это Салима везла домой – хоть какое-то спасение от голода. Только чудо и, видимо, молитвы отца оберегали ее от кишащих в подворотнях хулиганов, карманников и воров. Рабочий город бедствовал, повсюду сидели попрошайки, безногие ветераны войны, иногда попадались и бездыханные тела: то ли умершие от голода, то ли от ножей бандитов…
Проклятая война внесла в жизнь деревушки свои страшные перемены. Ровесница Салимы – Гульфия до войны была самой озорной и веселой девочкой. В подсобном хозяйстве рудника, где в основном работало все население деревни, были огороды. Там в теплицах выращивали огурцы и помидоры, на открытых грядках – капусту, свеклу, репу, морковь, лук, чеснок и другую мелочь. Мальчишки совершали набеги на этот огород. Не оттого, что сильно хотели есть, а скорее из озорства и бахвальства, мол, как они провели подслеповатого сторожа, участника империалистической войны дядю Сулеймана. Какие только они не придумывали трюки для добычи этих овощей. Такие набеги совершались под прикрытием ночной темноты.
А самый изощренный и дерзкий план набега в дневное время придумала эта самая девочка Гульфия. До войны она была заводилой всех детских игр и шалостей. После деревенских сорванцов самыми страшными потравщиками огородов были козы. Известно, что там, где пролезет голова козы, пролезет и вся коза. Сколько бы ни чинили изгородь из штакетника, все равно эти козы находили лазейки. Даже как-то сторож огородов на собрании, вызвав общий хохот и веселье, на полном серьезе поднял вопрос об изведении всего поголовья коз деревни, настолько большими были от них потери. Потрясая кулаками, он кричал на собрании:
– Толку от ваших коз никакого – мяса на один присест, а вреда больше, чем от саранчи. Устал я бегать за ними! Если не угомоните их, то перестреляю их из своей берданки! Так и знайте!
Представив, как дед ведет отстрел коз из своего пугача, все расхохотались, не дослушали и так и не приняли никакого решения.
А Гульфия умело подражала голосам домашних животных – то уткой закрякает, то жеребенком тоненько заржет, то быка грозного изобразит. Этим она и воспользовалась. По ее хитроумному плану девочки гурьбой отправились мимо огородов якобы в лес за ягодами. Шли нарочито шумно и даже весело помахали сторожу дяде Сулейману, сидящему, обозревая весь огород, на верхотуре, – домик сторожа был построен так, что возвышался над всем огородом, а окна выходили на все стороны. По плану Гульфии нужно было выманить его из этого домика. Пока девочки ему махали, Гульфия с другой стороны подошла к изгороди огорода и спряталась. Когда, по уговору, часть самых бойких и быстрых девочек отстала от толпы и спряталась в кустах, Гульфия заблеяла, как коза.
Бдительный дядя Сулейман, сбежав по крутой лестнице, схватив длинный и гибкий черемуховый прут, затрусил в сторону «потравщицы». А в это время шустрая Гульфия, согнувшись пополам и прячась за изгородь, перебежала в другое место, уводя сторожа подальше от девочек. Когда дед оказался в другом конце огорода, девочки выбрались из-за кустарников, ловко перелезли через забор и набрали спелых огурцов в заранее приготовленные мешочки. Увидев, что налетчицы, никем не замеченные, с трофеями успешно перебрались обратно за огород, Гульфия перестала блеять, встав во весь рост, отошла от изгороди, приветственно помахала деду и, оставив его, озадаченного и запыхавшегося, на другом краю огорода, побежала к девочкам в условленное место общей встречи…
И вот однажды в морозный зимний день, в ледяных галошах на босу ногу, едва завернувшись в дырявую шаль матери, Гульфия, вся синяя от холода и прозрачная от недоедания, пришла к ним из другого конца деревни. Полгода, как их большая семья получила похоронку. Без кормильца они, как и все, бедствовали. Девочка вся высохла, стала вялой и слабой. Войдя в дом, стуча зубами, она кое-как выговорила:
– Мама попросила у вас соли… Дайте, а? Нам нечем еду посолить… – Мама, возящаяся у печи, почему-то молчала, что-то бормотала себе под нос. Гульфия вся сникла. Салима знала, что у них соль есть, и вся сжалась от жалости к девочке. Но мама, видимо, по-женски, по-хозяйски думая о своей семье – как бы самим выжить, – выдавила:
– Нет у нас соли, не дам. Самим бы хватило, иди домой!
Гульфия, вся почернев, развернулась, кое-как открыла заледеневшую тяжелую дверь и, стуча одеревеневшими галошами по доскам сенцев, понурая, ушла. Тут из большой комнаты вышел отец, до этого совершавший намаз:
– Ай, моя хорошая, что же ты соли-то пожалела? Как же они будут есть свою скудную еду без соли? – И, увидев всю спружинившуюся Салиму, спешно скомандовал: – Догони ее, отнеси соль.