Белые степи

Но все равно завистливые муллы не успокоились и написали донос, мол, на этих «сборищах» Зайнулла собирает деньги для свержения самого царя. По этому навету и за внедрение в обучение идей суфизма его отправили в ссылку в самую дальнюю губернию, где не было мусульман. Но и там он не потерялся – лечил таких же, как он, невольников. Как-то о его способностях прознала жена коменданта, у которой умирали дети, заболел и очередной малыш. Она уговорила мужа показать уже почти бездыханного малыша этому «басурманину». Ишан долго молился, затем несколько раз коснулся малыша своим посохом и сказал: «Идите домой». Ребенок выздоровел.

Говорят, что за это счастливая мать стала уговаривать мужа досрочно освободить муллу. Совет решил, что если Зайнулла так уж всесилен, то пусть войдет в клетку со львом, мол, справится ли. Ишан согласился, долго молился и вошел в клетку. И что же – лев смиренно лег перед ним, положив голову на передние лапы и дав ишану себя гладить, и при этом мурлыкал, как домашняя избалованная кошка…

Вот таким был новый учитель Ахметши. Когда они оставались вдвоем, он и не ждал вопросов Ахметши, а начинал отвечать, так как читал мысли собеседника. Знал и чувствовал, понял ли его ученик.

Однажды Ахметше приснился сон: будто идет он по уютному зелено-голубому лесу, светит солнце, и тут из-за легких кучерявых облаков появляется лошадь со всадником и начинает медленно спускаться к земле. Мягко коснувшись ее, скачет прямо к Ахметше и останавливается напротив. На лошади дорогая сбруя с золотыми украшениями, и сама лошадь огромная, вся светится. Она остановилась так близко, что Ахметша почувствовал на своем лице ее горячее дыхание. Тут всадник наклоняется над гривой лошади и приветствует его, и Ахметшу пронзает какой-то свет, становится тепло, благостно и спокойно. И он понял, что всадник… сам пророк Мухаммед. Он проснулся в полном смятении, все еще чувствуя на своем лице горячее дыхание лошади и тепло от рукопожатия. Как? Сам пророк спустился к нему с небес на лошади и поприветствовал? Уж не шайтан ли его смущает, проверяет на верность?

Весь день он ходил встревоженный, и когда ишан Зайнулла в конце занятий опять остановил его, он обомлел, услышав:

– Радуйся, Ахметша, не смущайся и не тревожься, правильный ты видел сон, – хотя Ахметша ни словом не обмолвился об этом, он все еще боялся, что его сбивает с праведного пути сам Иблис, что это проверка, а ишан продолжил: – Ты во сне видел самого пророка. Он благословил тебя, теперь ты один из немногих настоящих проводников Его воли. Будь достоин этого. Мне тебя больше учить не надо, теперь ты сам найдешь ответы на все вопросы. Возвращайся домой и там неси в народ свет Его учения.

Ишан надолго замолчал, прикрыл глаза и стал покачиваться из стороны в сторону, шепча про себя молитвы. Ахметше стало не по себе. Не зная, что делать, он хотел привстать, но ишан жестом остановил его и продолжил:

– Только знай – в тот год, когда меня не станет, в стране произойдут большие перемены, поменяется власть, много людей погибнет… Новой власти мы и вера станем не нужны, ты это прими как положенное, не сопротивляйся. Один ты ничего сделать не сможешь, но веру не предавай, не всегда будет процветать безбожие… – И он впервые за все время жестом привлек к себе, приобнял его, и Ахметша почувствовал необычное тепло, исходящее от ишана…

Дядя Искандер всю дорогу молчал, и потому Салима отдалась своим мыслям. Вот они объехали завод, так местные называли поселок Зигазу, и стали спускаться вниз к реке Зилим. Въехали в красивый сосновый лес, за которым вдали сквозь ветви сосен мельтешили голубые гряды хребта Зильмердак. Тут из-за легких кучерявых облаков выглянуло солнце, озолотив мягкую дорожку среди сосен, зеленые лужайки, усеянные разноцветьем и мягкой зеленой травой. Это было так красиво, что Салима подумала: наверное, именно в таком месте мог спуститься на лошади сам пророк к ее отцу. Она так хорошо представляла себе эту картину, как будто сама была рядом с отцом, держалась за его мягкую ладонь, и тепло от пророка также прошло к ней через руку отца.

Она знала цену этому теплу… Правда, она не застала время, когда отец был муллой. После революции так и получилось, что его служба больше стала не нужна новой власти, и, предчувствуя коренные перемены, он раздал все дорогое имущество родне, нуждающимся. Даже строящийся большой новый дом, срубленный из толстенных бревен лиственницы, отдал брату. Сам остался жить в небольшом доме отца.

До поры до времени его не трогали, но в тридцать седьмом за ним приехали, обыскали весь дом, изъяли книги, бумаги. Предчувствуя такой конец – ведь в округе не выжил ни один мулла и священник, – он мысленно был готов к этому. Еще раньше, не слушая протесты жены, давал советы, как им дальше жить без него, прощался… Увезли его в Белорецк, начались допросы. Но спас его один маленький клочок бумаги, найденный среди изъятых.