Белые степи

Ахат весь почернел, заскрипел зубами, глаза налились кровью. Опять между ними Шакир! Он и мертвый не дает сблизиться с Зухрой! У него застучало в висках и, как будто потеряв разум, от обиды стал рассказывать о том, о чем молчал все эти годы с революции.

– Зухра, родная моя! Ты не знаешь, на что я был готов ради тебя! Я безумец! Не пойдешь за меня, так узнай от меня эту правду. Я это сделал только с надеждой, что ты будешь моей… – Он замолчал, собираясь с духом. Зухра застыла. С трясущимся подбородком, едва подбирая слова, он продолжил: – Мы шли в очередную атаку, Шакир был впереди меня, а рядом и сзади никого… и тут… как будто сам бес меня попутал… Я подумал – не станет его, и ты будешь моей. Я долго колебался и… выстрелил ему в спину…

Часть 2 Терпение – ключ от рая

1

Салима, привыкшая всю жизнь чутко спать, вслушиваясь, не заголосит ли громко ребенок в колыбельке, не дай бог разбудит домашних, не пропустить бы отел коровы, иначе замерзнет теленочек в апрельском стылом сарае или… Да мало ли чего приходилось бояться в большой семье, где к тому же и двор полон скотины. А в эту, уже третью, ночь просто устало дремала, часто вскакивая на громкие стоны и вскрики свекрови Зухры. В свою сотую весну она уже три дня ничего не ела, впадала в беспамятство, бредила, часто пыталась вскочить и куда-то идти:

– Ой, чего это я разлеглась-то? Надо же пойти муку просеять, скоро папа вернется…

Или все звала тех, чьи имена Салима за более чем пятьдесят лет совместной жизни никогда и не слышала, а иногда чуть слышно шептала: «Белые степи… Белые степи…»

Уже три года как не стало Ислама. Когда он умирал, Зухра еще в полном сознании прочитала над головой угасающего сына «Ясин», мужественно перенесла все тяготы похорон, и вот постепенно память ее стала ослабевать – узнавала только тех, с кем прожила большую часть жизни.

Салиме несладко было жить бок о бок с требовательной и строгой свекровью. Хоть и много было на нее обид, всякое пришлось терпеть, но вся жизнь, со всеми радостями и бедами, пройдена вместе, и, прислушиваясь к ее горячечному бреду, Салима вспоминала…

* * *

– Слава Аллаху, пережили мы послевоенный голод и есть что поесть и чем угостить гостей. Хоть и не жируем, но и от голода не пухнем. Только-только народ вздохнул, а то ведь какая напасть была – хуже, чем в годы войны пострадали. – Вытирая вспотевший от горячего чая лоб, поправляя тугие кольца черных с проседью кудрей, говорил Искандер-агай, брат матери Салимы.

– Да уж, натерпелся народ. Столько счастья было после победы, думали – все, заживем теперь, а тут опять испытание. Эхе-хе, отведи от нас, господь, впредь такие горести. Как там у вас в Худайбердино, давненько не был у вас, – не спеша потягивая из блюдечка чай, спросил Ахметша, отец Салимы.

– Да ничего, леспромхоз начал работать, как до войны. Полноценные бригады составили, за рабочими из Зигазы машина приезжает, развозит всех по делянкам. В магазине можно кое-что купить. Выжившие, как я, на войне опять взялись за хозяйство. Вот уже и детки малые народились. Вот поэтому-то я и заехал к вам из Тукана, крюк такой сделал. Про дочку вашу Салиму хочу поговорить.

Возящаяся на кухне Салима насторожилась, всегда молчаливая и покорная мама Хаспиямал удивленно уставилась на брата – уж не сватом ли он заделался? Тем временем Искандер продолжил:

– Вы же знаете: у нас в деревне ясли, и прямо беда там – ни одна няня не может справиться с работой. То одна совсем детей не жалует, другая неряха деревенская, то грубиянка попадется. Одна совсем уж наивной простушкой оказалась – уложила детей спать и сама, бестолковая, домой. А Салима у вас выросла очень работящей, старательной и чистоплотной, вижу – детей очень любит. Давайте ее устроим туда нянечкой, зарплату она будет получать, и вам легче будет. Чего ей дома сидеть? Выросла уже.

Ахметша же, привыкший в минуты задумчивости поглаживать седую бороду, с ответом не спешил. Морщины на его высоком лбу то разглаживались, то опять собирались в складки. Большие проницательные глаза сузились, образовав в уголках лучевидные морщинки. Он допил остатки чая, перевернул чашку, аккуратно положил ложечку на блюдечко. Посмотрел на жену, на дочку, цыкнул на расшалившихся во второй половине дома младших.

– Да, дети растут, и конечно, лучше, когда они, не мыкаясь, вовремя находят свое место в жизни. Хоть и первая помощница она у нас, но когда-то надо свою жизнь начинать. А где она будет жить?

– Пока у нас поживет, где десять, там и одиннадцать. А там посмотрим.

– Как ты, доченька, готова поработать, без нас пожить?

Салима думала недолго. Хоть и было ей всего шестнадцать, но ее уже беспокоило то, что до сих пор сидит дома. Старшие сестры давно живут в городе, работают, а она куда пойдет со своими четырьмя классами? Война, будь она неладна, не дала возможности дальше учиться. А тут – работа, да в знакомой с детства деревне, в доме близкой родни.

Сборы были недолгими. Мама собрала в узел одежду. Отец прочитал на дорогу молитвы, приобнял ее: