Белые тела

Возвращаюсь в ванную, чтобы убрать полотенце и заглянуть в шкафчик в ванной. Тильда всегда как будто пребывает в некой прострации, поэтому я подозреваю наркотики. Даже думаю про героин и крэк, конечно, не то чтобы я ожидала увидеть их на полке, в аккуратно расставленных и подписанных баночках. Впрочем, нахожу лекарства, которые можно получить только по рецепту – весной их здесь не было – собираю все баночки и пакетики и отношу в гостиную, где оставила свой пакет с записной книжкой и чашку чая. Пишу: «Препараты, которые могли поспособствовать ухудшению состояния Тильды», добавляя в список анафранил, золпидем и лоразепам – поищу информацию о них, когда буду дома.

Краем глаза замечаю, что на телефоне мигает красный огонек, и нажимаю кнопку, чтобы прослушать сообщения. Их всего три. Первое разочаровывает – просто напоминание из химчистки, что заказ готов, и просьба, чтобы Тильда забрала его, когда ей будет удобно. Второе короткое: «Привет, Феликс, это Гай. Позвони мне». Не имею ни малейшего понятия, кто такой Гай. Но третье сообщение уже интереснее, оно от агента Тильды, Фелисити Шор, она умоляет Тильду связаться с ней: «Давай пообедаем или как-то еще встретимся и посмотрим, какие есть варианты». Она кажется обеспокоенной. Добавляю в записную книжку: «Подозревает ли Фелисити Шор, что что-то не так? Есть ли у нее еще какая-то информация?

Допиваю чай и ставлю чашку в раковину. Затем вспоминаю, что раньше Тильда прятала свой дневник в наволочке, и думаю, не покопаться ли в шкафу с постельным бельем в ванной. Там, как и везде, все девственно чистое, наборы белья из хлопка, приятного на ощупь, сложены в идеальные стопки. Вытаскиваю наволочки и прощупываю их по очереди, проверяя, а когда дохожу до низа, то нахожу в одной из них какой-то выпирающий предмет. Залезаю внутрь, и рука натыкается на что-то твердое и гладкое, похожее на небольшой слиток, но легче, чем настоящий металл. Достаю его, и оказывается, что в руке у меня блестящая красная флешка.

Злюсь, потому что не взяла с собой ноутбук, теперь мне хочется скорее выбраться отсюда и попасть домой. Даже в расстегнутом виде платье Тильды – это просто какой-то кошмар, из него очень тяжело выбраться, так плотно оно сидит, и пока я проталкиваю его наверх, мучаясь, стягиваю его через голову, оно рвется по шву. Решаю рискнуть и вешаю его обратно. Скорее всего, она никогда его и не надевает, так что пройдет много времени, прежде чем она заметит. Затем я ухожу, не обращая внимания на хаос, на посуду, вынутую из пленки, на грязные пятна на кофейном столике, на одежду, раскиданную повсюду.

После квартиры Тильды мое жилище кажется беспорядочной смесью всего и вся. Лохматый красный коврик, зеленые стены, миллион неубранных на место вещичек, лежащих на виду: ручки, тетради, футболки, нижнее белье, коробка с мюсли, бутылки с сидром, раковина, полная посуды. Расчистить пространство кажется настолько необходимым действием, что я подбираю с пола спальни с десяток грязных носков, перед тем как засесть за стол у окна и поставить ноутбук загружаться. Проходит целая вечность, перед тем как он оживает, и как только это происходит, я вставляю флешку – только лишь для того, чтобы обнаружить, что доступа к информации нет. Нужен пароль. Я пробую разные слова и сочетания, например, Феликс, Керзон, Калли и Фейт (так зовут нашу мать). Пробую даже ввести «Лиам» и «Лиам Брукс». Но ничего не получается. Раздраженно кричу: «Черт!» – и в голову приходит, что нужно вернуться на Керзон-стрит и перевернуть там все вверх дном. Этой мысли так трудно сопротивляться, она шумная, как птица, бьющаяся о стекло. Кажется, таким образом я смогу выпустить Тильду на свободу.

14

2006

Наша семья переезжает на Харкорт-роуд, улицу без деревьев, где тянутся ряды домов эдвардианской эпохи, ближе к северу они заворачивают к северу. Соглашаемся, что новый дом приятный, у него хорошая энергетика. А еще нам нравится быть поближе к Темзе. В выходные мама часто говорит: «Ну что, пойдем, подышим несвежим воздухом» – и мы гуляем вдоль старого железного пирса. В воспоминаниях возникает сырой, пронизывающий ветер, река, всегда неспокойная и серая, и то, как крепко я прижимала к себе мамину руку, не отпуская, потому что иногда казалось, что ее действительно может сдуть. Думаю, это из-за ее здоровья, у нее тогда нашли рак груди и провели химиотерапию. Она говорит, чтобы мы не волновались, что с ней все будет хорошо, но это не мешало раку висеть дамокловым мечом над нашей жизнью. Практически слышу его голос: «Я предвестник смерти, я почти сама смерть», – и предлагаю ему заткнуться.