Белые тела

Подумай вот о чем. Ты всю жизнь пытаешься понять, где же то место, к которому ты принадлежишь. Ты хочешь уйти корнями в землю, как дерево, искать воду и питательные вещества, то, что тебя поддержит. Я же, наоборот, хочу взлететь, как птица, освободиться, двигаться вперед. Все новое и опасное воодушевляет меня. Я люблю рисковать. Видишь, к чему я клоню. Вот, что дает мне Феликс – постоянный риск. С другими мужчинами я чувствую ограниченность их возможностей, но не с ним. Неизвестно, что скрывается за взглядом его серых глаз. И я ловлю себя на том, что просто смотрю на него, размышляя, погубит он меня или спасет. И в эти минуты я верю, что, скорее всего, спасет. Но на случай, если я ошибаюсь, я решила написать, какой будет моя смерть. Решай сама, что делать с этой информацией.

Я впервые увидела, что он может быть жестоким, через месяц после нашего знакомства. В тот вечер мы были на показе «Ребекки» в небольшом частном кинотеатре в Сохо, и меня в прямом смысле трясло и будоражило от страха, мне было так важно, чтобы ему понравилась моя игра, и я тогда уже знала, что у него чертовски завышенные стандарты. На протяжении всего фильма он крепко держал меня за руку и во время некоторых из сцен говорил, что я великолепная, или сексуальная, или красивая…

Сначала мне было приятно, меня это возбуждало, но через некоторое время я заметила, что все его комплименты касаются моей внешности, а не способностей. Я пыталась копнуть глубже, спрашивая его: «Понравилась ли тебе сцена на пляже?», «Как ты думаешь, удалось ли раскрыть конфликт с Максом в финале? Эмоции выглядели правдоподобно?». Он делал какой-нибудь ласковый жест, поправлял прядь волос у моего лица или притворялся, что кусает мои пальцы, разражаясь всякими банальностями, вроде «Камера любит тебя», «Ты сделала эту сцену». Ничего конкретного о тяжелом актерском ремесле, и я заметила, что говорил он тогда с прохладцей.

Потом зажгли свет, и ко мне подошли какие-то бородатые хипстеры, которые начали говорить, как им понравилась моя игра. Тогда произошло странное, Феликс выглядел так, будто наслаждается ситуацией, он говорил: «Да, она прекрасна… Я так горжусь ей». Но я четко понимала, что под этой маской он скрывает злость. Какое-то напряжение в теле, и то, как он отвечал словно на автопилоте, включив свое безукоризненное обаяние, подсказали мне это.

Когда мы вернулись в квартиру, он был не в духе, отказывался говорить, что не так. Потом вдруг схватил меня, прижал к кровати и трахал меня, ставя в самые неудобные, болезненные позы, сжимая мои руки так сильно, что боль становилась невыносимой. После этого он сразу же заснул, а я лежала в оцепенении, пытаясь понять, что же произошло. Предполагаю, я чувствовала себя униженной, но одновременно по-настоящему живой, я была в полном восторге. И не думай, что это было изнасилование, Калли, потому что это не так. Я не говорила нет. Я не отталкивала его. Было очевидно, что я согласна. Важно, что я чувствовала себя ближе к Феликсу, чем когда-либо, от осознания, что он, как и я, вынужден доходить до крайностей в жизни. После этого я с нежностью смотрела на синяки, которые он оставил, они были как бы символами нашей страсти, знаками почета. Я почувствовала грусть, когда они исчезли спустя пару дней.

Через три недели мы с Феликсом ужинали в ресторане «Caprice», и, оказалось, один из его коллег по работе, Хулио, тоже ужинал там. Он подошел и попросил представить нас друг другу. Мне он сразу понравился. Лицо, покрытое морщинами, жесткие седые волосы. И у него был такой загар, как будто он полжизни провел, сидя на веранде где-нибудь в Барселоне с бокалом хорошего вина. Я смеялась над его шутками. Некоторые из них были о Феликсе, но в очень дружелюбном ключе. Произнося все с этим потрясающим манерным акцентом испанца, он называл рабочее место Феликса «филиалом Баухауза» и говорил, Феликс считает, что «хороший вкус должен быть нравственным императивом». Феликс усмехнулся, я тоже улыбнулась. Когда мы расходились, он хлопнул Хулио по плечу самым что ни на есть дружеским жестом. Но внутри он прямо кипел, и, когда мы вернулись в Кларкенуэлл, он буквально побелел от злости и топал ногами, злясь на шутки Хулио. «Этот хрен просто жалок, он не продержится долго в нашей фирме». Затем он стал нападать на меня. Как я посмела флиртовать с Хулио? Разве я не видела, что выставляю себя дурой? Я возразила: «Я всего лишь была дружелюбной». Сказала, что Феликс просто смешон, и собиралась уйти. Но он схватил стеклянную вазу, тяжелую, фиолетовую такую, и запустил ею в меня. Возможно, он целился мимо, хотел просто напугать. Так или иначе, в меня она не попала и разбилась на миллион мелких осколков о зеркало, которое тоже пошло трещинами.