Белые волки. Часть 2. Эльза (СИ)

Он вышел под звездное небо, постоял немного, вдыхая легкую гарь затухшего костра, соль ветра и далекий, едва уловимый аромат жареной рыбы. Затем повернулся и пошел, ступая босыми ногами по холодному песку, за этим следом в воздухе, спокойный, уверенный, неторопливый. Голоса в ожидании, что их покормят, молчали. Тишина — блаженство, гораздо большее даже чем то, что он недавно испытал с женщиной. Надо сделать это. Надо понять, чего же они хотят взамен Петры. И дать им все.

Раньше, по крайней мере, у него получалось находить равноценную замену. Получится и теперь.

Примерно через полчаса он наткнулся на них. Здесь костер горел ярко, пламя освещало брошенную на песке походную сковороду с остатками ужина, а пять мужских фигур дремали в круге света. Темнел у черты прибоя округлый бок рыбацкой лодки, на берегу подсыхали снасти. Пахло рыбой: свежей, пряной и готовой, еще более пряной и даже сладковатой.

Одна из фигур пошевелилась, заметив, что из темноты к ним крадется чудовище, но поначалу испугалась несильно, видя своими слабыми глазами лишь его человеческий облик, только пробасила:

— Эй. Ты кто?

Димитрий на ходу наклонился вперед, вытянул руки, упал на четвереньки — земли коснулись жесткие подушки волчьих лап. От движения огонь затрепетал над углями, тени взвились, как отражения в зеркалах, превращаясь то в человеческие фигуры, то в звериный силуэт. Кто-то бежал, кто-то кричал, кто-то падал. Чудовище, мощное, великолепное, танцевало то на двух ногах, то на четырех, упиваясь музыкой, текущей из собственных рук. В полутьме кровь казалась черной, черные цветы расцветали на песке, из мягких, теплых скульптур складывался особый, причудливый узор, и творец его весь был черным с головы до ног.

Он отпустил в себе все самое темное, потаенное и больное, и отстраненно наблюдал своим человеческим разумом за происходящим. Тело, тренированное, сильное, одинаково хорошо приученное убивать и любить, двигалось само по себе, металлический привкус заполнял все уголки рта, забивал ноздри. Где кроется его предел? Найдет ли он ту черту, которая его остановит? В тщетных поисках ответа его руки погружались в раскрытые бутоны чужих грудных клеток, а зубы распарывали тугие мышечные волокна еще трепещущих чужих сердец. Задаваясь этим вопросом, он лежал среди тел, бездумно глядя в огромную черную бездну, нависшую над ним, и тысячи мелких белых глаз смотрели оттуда на него и шептали: "Сделай это".

— Я сделал, — сказал он им, а они захохотали:

— Ты сделал не то.

Петра вздрогнула, когда он скользнул под ее одеяло. Не оборачиваясь и не открывая глаз, она ощупала его рукой и в полусне пробормотала:

— Холодный, Дим. И… мокрый?

— Купался, — он поцеловал ее в шею совсем рядом с выступающим позвонком и нашел ладонью теплую мягкую грудь.

Ему пришлось смыть с себя кровь в океане перед тем, как возвращаться в ее постель. Хорошо, что девочка-скала не обладала волчьим обонянием и не могла учуять тот смрад, который все равно въелся в кожу.

— Не спится, что ли? Сумасшедший… — ее ладошка, прежде безвольно лежавшая, вдруг стиснула одеяло.

Он двинулся внутри, прижимая Петру спиной к своей груди, целуя ее шею и плечи, сначала медленно, потом все быстрее.

— Я сплю… я же сплю… — прошептала она и все так же не открывая глаз повернула голову, чтобы встретить его губы. Он разрядился почти в тот же миг, и Петра придержала его за бедро: — Останься так. Не выходи. Люблю, когда ты во мне.

— И я, сладенькая, люблю это тоже, — вздохнул он.

На следующее утро она улыбалась.

— Кофе? — еще взлохмаченная после сна, девочка-скала выбралась из палатки и приняла из рук Димитрия кружку с горячим напитком. — И яичница уже готова? М-м-м, я тебя обожаю, ты — лучший мужчина на свете.

— Лучше дракона? — с кривой ухмылкой спросил он и за это получил ее слабым кулачком в плечо: — Ну вот, опять меня избивают.

Петра скорчила ему рожицу, присела у костра, поджала голые ноги, зябко нахохлившись в его рубашке:

— Я уже и забыла, как может быть сыро у воды по утрам.

Он молча сходил в палатку, принес одеяло и укутал ее от поясницы и ниже. Петра засмеялась:

— Страшно представить, как бы ты трясся над своей беременной женой.

Продолжая улыбаться, она в упор уставилась на него со странным блеском во взгляде.

— Ты не волчица, — спокойно ответил Димитрий, — я уже объяснял тебе.

— Объяснял, — согласилась девочка-скала, — ты сказал, что от тебя может забеременеть только волчица, такая же, как ты. А я могу забеременеть только от человека или дракона. Но помечтать мне ведь никто не запрещает?

Он пожал плечами.

— Не вижу смысла в пустых мечтах.

— Ну и зря, — Петра хитро прищурилась. — Я бы родила такую розовую ляльку…

— Мы не рождаемся розовыми. У волчат при рождении уже белая кожа и темные волосы.

— Розовую ляльку, — продолжила она, делая вид, что не слышит его ворчливый тон, — с маленькими красными пятками и, так уж и быть, темными волосами.

Он покачал головой и закатил глаза, а девочка-скала вдруг засопела и отвернулась.

— Когда-нибудь ты бросишь меня ради какой-нибудь волчицы, чтобы она рожала тебе детей, да?