Петра прижалась к нему со спины, голая, едва заметно дрожащая, ее руки сомкнулись поперек его живота.
— Не сердись. Я все равно буду любить тебя, Дим, — прошептала она, — даже если ты не расскажешь.
— А если расскажу? — холодным тоном отчеканил он. — Будешь любить меня после этого?
Она сглотнула.
— Да. Даже не сомневайся.
И он рассказал. Не ту неприглядную правду, которую стоило бы — кому нужна такая правда? Просто говорил и говорил, глядя на океан: об отце, для которого всегда был разочарованием, а не сыном; о матери, которая стыдилась, что его родила; о брате, которого объявили наследником вместо него, и о сестре. Об Эльзе он рассказывал особенно много. Петра тихонечко обошла вокруг и теперь обнимала его спереди, подняв голову и заглядывая в лицо.
— Ты любишь ее, — нежно улыбнулась она.
— Я ее ненавижу, — покачал головой Димитрий. — Их всех. Всех ненавижу.
— Они просто не знают тебя, — девочка-скала приподнялась на цыпочки и поцеловала его в губы, — так, как знаю я. Если бы знали — то все было бы по-другому. Ты просто никогда не показывал родным настоящего себя.
Это она его не знала. Это ей он еще не показывал настоящего себя. Один раз, правда, чуть не открылся, но потом еще глубже затолкал все внутрь. Чудовища сильны, а маленький волчонок — слаб, и ему не хватало силы духа пожертвовать эгоистичными моментами счастья даже ради безопасности любимой. Как и сейчас — не хватило смелости рассказать, что же ему снилось.
Утром они завтракали на террасе. Точнее, Димитрий завтракал, сидя в кресле, закинув ногу на ногу, попивая густой ароматный кофе и почитывая местную газетенку, а Петра лежала рядом на шезлонге, и одна из служанок растирала ей плечи. Он хмыкнул, подумав, что становится похожим на отца: тот тоже любил за завтраком уткнуться в газету. На самом деле, буквы плохо складывались в слова — в голове снова шумело — но это был способ отвлечься.
Случайно подняв глаза от строчек, он бросил взгляд на девушку, склонившуюся над Петрой. Ее длинные темные волосы блестели на спине, руки споро работали, а груди под простым форменным платьем колыхались. Она тоже посмотрела на него в ответ, ее улыбка показалась ему понимающей и очень порочной. Благородный лаэрд устал от своей любовницы, говорили глаза девушки. Благородный лаэрд может получить здесь все, что только пожелает.
Он желал того, что вряд ли заставило бы ее улыбаться.
— Можешь идти, — прозвучал спокойный голос Петры.
Что-то в этом голосе заставило его насторожиться. Что-то, терзающее его догадками и раньше, но постоянно ускользающее из-за проклятого шепота в башке.
— У нас в Нардинии есть постельные рабы и рабыни, — Петра села, прижимая к груди полотенце, потянулась и взяла со столика свой кофе. — Их берут, когда жена по каким-то причинам не удовлетворяет мужа. Или муж — жену.
— Другого мужика я рядом с тобой не потерплю, сладенькая, — ответил он с ледяной усмешкой.
— А речь сейчас не обо мне, — все так же спокойно парировала она. — Если тебе меня мало…
— Проклятье, да мне тебя более чем достаточно, — вспылил он и швырнул чашку на дощатый пол террасы. — Хватит меня изводить своими подозрениями.
Слуга с тряпкой тут же подбежал, чтобы все убрать. Другой — поднес им за столик новую порцию кофе. Петра наблюдала за ними, застыв, как мраморное изваяние.
— Прости меня, сладенькая, — поморщился он. — Я идиот, что накричал. Пойдем куда-нибудь, погуляем. Это безделье сводит нас с ума.
— Я только переоденусь, — кивнула она и ушла, выпрямив спину.
Отправившись с ней в город, Димитрий очень старался загладить вину от утренней ссоры, но оттаяла девочка-скала, только когда они вышли на парусной яхте в океан. Она надела длинное белое платье, столь отличающееся от ее привычных шортиков и маек, что он не мог оторвать глаз от нее. Пошушукавшись с капитаном, Петра встала за штурвал, и, глядя, как ветер лепит ткань к ее фигуре, как уверенно она стоит на палубе и с какой улыбкой смотрит вдаль, он чувствовал себя влюбленным мальчишкой. Яхта летела вперед по волнам, а матросы небольшой команды одобрительно перемигивались.
— Не знал, что ты умеешь управляться с кораблями, сладенькая, — пробормотал он, обнимая ее сзади и утыкаясь лицом в плечо.
Здесь, в водной стихии, девочка-скала позабыла все обиды и снова стала мягкой и нежной.
— В детстве у моей матери служил один раб, Бакар, который когда-то был моряком, — призналась она. — Отец подарил мне яхту, когда узнал, что я хвостом хожу за Бакаром и слушаю его байки, а старый раб научил меня всему, что знал. Мы с ним избороздили всю гавань и даже охотились на морскую суку. — Она засмеялась. — Правда, не поймали. Морской суке нужны сильные мужчины, а не старики и дети.
Вот теперь Димитрий понял, что же не мог ухватить все время.
— Насколько знатная у тебя семья, сладенькая? — спросил он, проводя кончиками пальцев по ее плечу.
Петра снова стала, как камень.
— С чего ты взял, что знатная? Рабы у нас водятся повсюду, как у вас — слуги, а лодку умеет сколотить даже нищий.