Белый Бурхан

На скользкую, идущую круто вверх тропу, вышел конь голубоглазого, следом за ним направил своего белоснежного жеребца Жамц, замыкал группу кареглазый теленгит. Имена свои они не назвали, а бурхану такую мелочь знать не обязательно. Он должен молчать или приказывать. Но Ыныбас предупредил Жамца, что одного из них зовут Диман — он из числа потаенных алтайских горных мастеров, а второго, обремененного обширной родней и славой лучшего охотника в своем сеоке — Азулай. Жамцу только предстояло определить, кто из них Диман, а кто Азулай, чтобы явить маленькое чудо.

Проводники вели Жамца по опасным и запутанным тропам. Временами бурхану казалось, что они торопятся не потому, что им так приказано, а стесняются его сверкающих белых одежд, белой лошади и лица, лишенного растительности и загара. Но они торопились совсем по другой причине: начали дымиться вершины гор — верный признак надвигающегося ненастья, которое может затянуться в горах на много дней.

Одолев перевал, тропа начала падать вниз и теперь была хорошо натоптанной, непохожей на те, где они прошли раньше, оставив первый и, наверное, единственный след. А Жамц решил, что проводники хотят стать на отдых, чтобы не утомлять его, их бога…

— Непогода идет. Надо бы ее переждать, бурхан.

Жамц благосклонно кивнул.

Идущий позади решил поддержать своего товарища проводника, поскольку ответа бурхана не слышал:

— Тут есть аил моего брата…

Жамц сглотнул голодную слюну и перебрал окоченевшими руками поводья. Аил-это жилище, живой огонь очага, горячий чай, жирная баранина… Он выпрямился в седле: все правильно — этим людям доверена его драгоценная жизнь, и они обязаны ее хранить, если даже самим придется лечь замертво под пулями или дубьем!

Четвертый их спутник — Оинчы — выехал еще ночью. Где он сейчас? На какой из сотен путаных троп спотыкается его конь, принюхиваясь к переменам в погоде? И почему это он так заторопился?

Потянуло кисловато-дымным запахом человеческого жилья. Потом донесся относимый ветром лай собак. На ржание их коней, отозвались кони у аила. Снова вывернул голову голубоглазый, идущий впереди. В глазах беспокойство:

— Может, заночуем здесь, бурхан? Дальше жилья не будет.

Жамц чуть заметно улыбнулся: не охотник.

— Хорошо, Диман.

Мастер по металлу удивленно глянул на белого всадника и поспешно отвернулся, заторопил коня.

Бесхитростная ловушка сработала. Жамц подтвердил свое божественное происхождение, прочитав их имена третьим глазом Будды.

Бурхан Чочуш отказался от белых одежд бурхана и не сел на белого коня. Теперь он ничем не отличался от сопровождающих его Техтиека и Ыныбаса. Просто, зажиточный алтаец-кайчи, которому есть что сказать людям, не требуя от них ничего взамен. Только нездоровая бледность его лица могла удивить встречного. Но если кто и задаст такой вопрос, на него легко дать ответ. Даже два: долго болел парень или долго держали кайчи в тюрьме русские полицейские за его правдивые песни. Вторую ложь придумал Техтиек, и Ыныбас согласился с ней: полицейских никто в горах не любил, и лишняя капля яда в чашу ненависти не помешает…

Чочуш — кайчи. И потому у его седла покачивался топшур в мешке, раздобытый неведомо где Техтиеком или людьми из его разбойной братии. Все учтено и выверено!

И особенно тщательно — маршрут. Надо было так пройти по селеньям между Ануйским и Чергинским хребтами, где живут или могут жить другие кайчи, чтобы не попасть на глаза камам, для которых Ыныбас — бельмо на глазу; зайсанам, баям или крещеным алтайцам, у которых может вызвать подозрение Техтиек; просто нагловатым и грязным на руку людям, для которых может стать приманкой Чочуш с его дорогой шубой, шапкой и расшитыми шелком и бисером сапогами…

Отправным пунктом на этом маршруте оыло помечено становище Бещезек, где жили три знакомца Ыныбаса. Их зимние избы, насколько он помнил, стояли на отшибе русской деревни — кержаки твердой веры не подпускали нехристей близко к своим оградам и заплотам, к аилам поэтому можно было подойти незаметно со стороны леса или горной тропы, уходящей через солонцы на тракт. Да и вряд ли кержаков заинтересует, что к одним алтайцам приехали в гости другие!

А главное — в одной из этих семей жил когда-то кайчи и Ыныбас слышал его. Правда, и тогда, семь лет назад, он был довольно старый и даже считал свои годы по костяшкам пальцев на монгольский манер, сбивался, то прибавляя себе восемь лет, то убавляя девять. Может, и умер уже… Но Ыныбас надеялся, что старик жив, и если он сам не согласится петь новые песни, которым его может научить Чочуш, то может назвать имена других кайчи, которые помоложе.

Еще один адрес назвал Хертек. Этот кайчи, по его словам, был молодым парнем, и он сам слышал его кай на ярмарке. Он охотно пел песни о Белом Бурхане и хане Ойроте, призывал их на помощь людям, славил богатырей, что не боялись вступать в спор не только с духами нижнего мира, но и не очень-то благочестиво относились к верхним мирам…