Белый Бурхан

Лес расступился, повел дорогу по правому крылу. Где-то вдалеке брели, спотыкаясь, две человеческие фигуры. Вряд ли это алтайцы! Алтаец пешком ходить не любит.

Он быстро догнал их, заранее приготовив плетку. Весело, с озорством, стеганул по спине и плечам, умчался дальше, беззвучно хохоча широко распахнутым ртом… Потом осадил коня, развернул его, удивился, что дорога снова опустела, хмыкнул:

— Зря я их ударил! Встретят Кучука, расскажут.

Учур выплюнул горький сгусток слюны и, свернув с дороги, снова углубился в лес; за которым была большая русская деревня купца Лапердина.

Разговор с Яшканчи у Яжная не получился, да и не было никакого разговора. Выслушав его обиду, пастух молча уставился на кама, спросил, не скрывая равнодушия:

— А зачем ты приезжал ко мне? Мне кам не нужен.

— Люди какие-то бродят в горах! Вчера ночью я ехал с камлания, тропа была чистая, луна хорошо светила… Вдруг — они! Табуном, как овцы… Цок-цок!.. А впереди — белый человек на белом коне! Совсем белый как снег!.. Цок-цок-цок!.. Думал — кермесы, испугался… А они — люди!

— А откуда шли? — спросил Яшканчи спокойно, не взметая вверх рук в страхе и изумленьи.

— С гор шли! Верхней тропой! От Ело!.. Проткни меня Эрлик огненным пальцем, если вру!.. Цок-цок…

— Приснилось тебе, Яжнай. Араки много пил. Там ночью не пройдешь!

На том и разговор весь: не поверил Яжнаю! И своих жен не пообещал наказать! Такой же стал, как и все в Кырлыке!..

Скоро кам успокоился, добрался до конца долины, оглянулся на два аила и юрту, разбросанных по бурому, кое-где тронутому зеленью полю, вздохнул:

— Испортился народ.

— Ему снова стало обидно. Еще обиднее въезжать в Кырлык с пустыми тороками. Теперь и старики будут с ухмылкой провожать своего кама. Все горы, скажут, объехал, а даже барана себе на еду не привез!..

Потоптавшись, он повернул коня влево, к каменистой осыпи, за которой шел в самое небо перевал.

— В Ябоган съезжу, — решил он, — уряднику все расскажу! Не должны люди ночами по горам ходить отарами, не овцы!

Известие брата было ошеломляющим для Сапары:

— Барагаа сожгла себя в аиле вместе с Учуром! Сам видел их обгорелые кости, остов бубна и колокольчики с шубы кама… Напоила, видать, аракой, облила весь аил жиром и запалила… Совсем тронутая!

И тут же испуганно посмотрел на сестру. Ведь и она может научить свою келин, жену брата, такой же страшной мести!.. Что ей теперь терять?

Но Сапары только побледнела и потупила глаза. Она бы не смогла и не сумела поступить так, как Барагаа… Погубить себя ради смерти ненавистного мужчины? Стоит ли так дорого женская обида?

— Увезем только то, что сможем. Остальное придется бросить!

Выехали, когда солнце начало клониться на вторую сторону неба. Кучук весело посвистывал: сестру уломал, мужа ей выгодного нашел, что горевать-то? То, что его, то при нем и останется!

Версты через три нагнали двух путников, еле передвигающих ноги. Кучук остановил своего коня, натянула повод и Сапары. Брат коротко посмотрел в ее сторону и хмыкнул: русские, идут издалека, с виду — совсем нищие… А может, золотоискатели? Ходили по горам, мыли песок в реках, истрепались…

— Куда ты? Кто? — спросил Кучук по-русски.

— Калики перехожие, тово. Пристанище себе ищем.

— Куда? — повторил свой вопрос Кучук.

— К купцу идем. В батраки к Лапердину наниматься. Кучук кивнул: Лапердин — богатый русский бай, его все знают. Но отсюда до Бересты — три перевала, не дойдут, по другой дороге надо было — по той, что уже прошли! Врут, выходит?

— Золото копал? Фарт брал?

— Откуда? — удивился один из бородачей. — И в глаза такую страсть не видывали!

— Ни копья за душой! — подтвердил другой.

— Ладно, — махнул Кучук рукой, — иди.

Тронув коня, Кучук осторожно стащил ружье с плеча, положил на колени. Потом резко развернулся и двумя выстрелами сразил обоих бродяг. Спешился, подошел к убитым, начал терзать их жалкие лохмотья. Ничего не нашел, выругался:

— Тьфу, кермесы!.. Совсем ничего нет.

Он схватил за ногу одного из них, оттащил к обрыву реки, сбросил. Вернулся за вторым, который оказался жив и слабо стонал. Снова выругался, наступил на горло.

Сапары подняла на брата глаза, полные страха:

— Зачем ты их убил, за что?

— Думал, золото несут… Ладно, поехали! Пусть тут лежит.

Савык после долгих колебаний решила ехать к родным, на Бухтарму. Сообщив об этом пока только одной Адымаш, прибавила:

— У Хертека свое дело, и я не имею права мешать ему даже своим ожиданием! Он знает, что я его жду, и плохо делает то, что надо… Жена не должна быть для мужа обузой!

— Адымаш передала эти слова Яшканчи, который покачал головой и строго посмотрел на жену: уж не ее ли злые слова повторила Савык? А может, женщины поссорились?.. Адымаш отрицательно мотнула головой, поняв немой вопрос мужа:

— Я ничего ей не говорила.

— Да, у Хертека сейчас много дел, — согласился Яшканчи. — Но он найдет время и для семьи. Ей никуда не надо уезжать!

Потом решил поговорить с самой Савык. Но его слова не убедили жену Хертека:

— Я знаю, что делаю правильно. Я из рода аргын, а в этом роду казахов все упрямые — и мужчины, и женщины!