Белый Бурхан

Насыпав горку щебня,[196] он долго стоял над этой самой маленькой и самой печальной могилой в его жизни. Потом он снова ушел на берег реки, чтобы не видеть испепеленных горем глаз Адымаш и виноватых перед всем миром глаз Шины. Пусть уж женщины поплачут сами в одиночестве, глядя в огонь крохотного и коптящего костерка, и пожелают душе ребенка благополучной дороги в лучший мир, если он только существует на самом деле, а не выдуман камами…

Через три дня добрались до Куюса, и здесь снова их встретило горе умер старый Сабалдай. Умер в ту ночь, когда женщины и Кураган тщетно пытались спасти младшего сына Яшканчи. Их встретил Орузак — смущенный и немного растерянный, все время уводящий глаза в сторону от прямого и открытого взгляда Курагана. Потом нехотя заговорил:

— Вышли все сроки твоего возвращения, и я решил, что ты тоже умер в той долине… Я не стал делить имущество отца на три части, а разделил его по-другому… Скот я продал, ухожу к русским в деревню, буду шить шубы… В Мунах я уже купил избушку и достал у чуйцев «Зингер»… Скотом не проживешь…

Рваная, трудная, беспокойная речь брата дала Курагану понять, что он просто-напросто ограбил его Конечно, по закону гор, старший брат всегда имеет больше прав, чем младший. Но зачем же он забрал себе и его права, а не передал их матери, которая еще жива?.. Сроки возвращения… Кто их устанавливал для алтайцев и кто знает их длительность? Даже мертвого, которого любят и уважают, ждут обратно все годы.

— Ты поспешил похоронить меня, — сказал Кураган с горечью. — Значит, по приметам, я проживу дольше тебя на много лет! Ты поторопился уничтожить все дела отца, похоронив его два раза!.. Куда и зачем ты спешишь, Орузак? Что тебе даст твой «Зингер», на котором ты собрался шить шубы на продажу, если ты лишился скота, став бестабунным? Шкуры тоже надо будет за что-то покупать!.. Или ты так богат, что можешь позволить себе разбрасывать деньги по ветру? А как ты решил поступить с матерью?

— Я ей оставил десять овец, коня и корову! Хотел дать денег, а потом подумал: зачем они ей? Аил теплый, вещей много… И еще, Кураган, я боюсь русских стражников и полицейских! Ведь многие бурханы были у нас в гостях, а ты сам был в долине Теренг, слушал богов и пел свои опасные песни! Сейчас везде идут аресты, многих пастухов русские отправляют в тюрьму…

Кураган невесело рассмеялся:

— Тебе-то чего было бояться, Орузак! Ты даже абызу[197] понравился, что у нас в гостях был: крещеный… В Чулышман бы съездил за бумагой с крестом — и все!

Братья спорили, укоряя друг друга, а женщины стояли, как оплеванные. Орузак даже не пригласил их в аил, не подал пиалы с чаем… Потом из аила вышла старая Тиндилей, вытянула вперед руки, как слепая двинулась к младшему сыну, упала ему головой на грудь:

— Ты все-таки жив, сыночек? Тебя все-таки не убили русские кезеры?.. Не ругайся с Орузаком, пусть живет, как знает…

— Я — живой, не кермес! Кермесом стал Орузак! Я привез с собой тетю Адымаш и жену Шину… У них у двоих больше горя на душе, чем у нас с тобой! Радость только у одного Орузака — избушку в Мунах купил, «Зингер» достал у купцов!

— Я не рад смерти отца! — вспыхнул старший брат. — Зачем так зло говоришь?

И тогда заговорила Тиндилей, тихо и горько:

— Сын, покидающий в горе свою мать, хуже мертвого сына. Я похоронила троих сразу-мужа и двух сыновей. Но младший из них вернулся живым. А ты умер, ты — кермес! Уходи куда хочешь…

Она завела Курагана в аил, посадила выше огня и протянула ему раскуренную трубку, признав его главой семьи. Орузак потоптался еще немного у порога, потом сел на коня и уехал, ни разу не оглянувшись…

Все правильно: кермесу нечего делать среди живых людей.

Глава третья ЗАПОЗДАЛЫЙ ВИЗИТ

Два дня Федор Васильевич упаковывал вещи, которых неожиданно набралось много. Видимо, не зря говорится в народе, что на одном месте и камень мохом обрастает… Работа у него продвигалась медленно, хотя в письме, которым он приглашался в Барнаульский уезд на ту же должность, оговаривались минимальные сроки для переезда. Принятое доктором решение не было паническим — надоела бессмысленная борьба с миссией, которая сейчас, после разгрома активистов бурханизма, приобрела форму колотья лбом об стенку.

Последствия событий в долине были ужасны для местного населения. Зайсаны, в чьем руководстве находились сеоки, сами рыскали по стойбищам и кочевьям, выискивая тех, кто был на моленьи бурханам; полицейские со старанием, достойным лучшего применения, тем же занимались в деревнях со смешанным населением; священнослужители и миссионеры двинулись черной волной в горы, надеясь на особенный урожай: окаянный хан Эрлик сокрушен бурханами и повергнут в прах, а сан Ак-Бурхан в душе орды еще не утвердился… Но больше всего доставалось кержакам, хотя во время усмирения бунтующих они откровенно были рядом с попами и полицейскими… Но почему бы и рыбки не половить, когда вода мутная?