Белый Бурхан

— Отчего же? — усмехнулся доктор. — Дельмек Камылдиев действительно жил у меня на правах санитара и работника и, надеюсь, еще вернется, как только посетит своих родственников…

Маландин удовлетворенно взглянул на отца Капитона, плотно обхватил свое колено широкопалой ладонью, сдавил, помассировал, снисходительно улыбнулся:

— Не разделяю ваших надежд, господин доктор! Он — активный участник движения бурханов и уж если появится у вас или где-то в другом месте, то будет немедленно арестован и предан суду как государственный преступник!

— Даже так? — Федор Васильевич уронил пенсне в ладонь подышал на стекла, полез в карман за носовым платком. — За что же ему такая кара, господин ротмистр?

— Это не моя прерогатива, господин доктор! Степень его злодеяний будет оценена другими… Вас же обязан предупредить официально: если вам что-либо известно о его местонахождении, прошу мне об этом сообщить!

Федор Васильевич водрузил пенсне на место и широко развел руками, как бы обнимая не только гостей, но и и весь кабинет:

— Увы! Я не имею охоты пристраивать в тюремную камеру человека, которого я знаю добросовестным и порядочным!

— Не могу разделить ваших восторгов, — поморщился жандарм, — он обвиняется в убийстве, по меньшей мере, десяти человек! Это не тюремная камера, как вы изволили выразиться, это — виселица!

— Очевидно, он был вынужден применить оружие.

— Оружие вынуждены были применить другие!.. Меня беспокоит еще одно, господин доктор… Как случилось, что этот Дельмек, пришедший в ваш дом мальчишкой, стал по прошествии определенного времени опасным преступником?

— Что из того? — пожал доктор плечами. — В семье богобоязненного берестянского купца Лапердина все сыновья выросли бандитами! Отец Капитон может это подтвердить… Сыновья, господин ротмистр, не наемные работники!

Маландин снова поморщился:

— С семьей купца я еще разберусь. Сейчас я хочу получить ответ на свой вопрос у вас!.. Я склонен думать, что известное всем ваше либеральное направление мыслей в отношении инородцев возымело ложное наклонение в незрелых душах и умах. Для них вы стали авторитетом, и каждое ваше неосторожное слово…

Федор Васильевич фыркнул:

— Я уже докладывал вам, господин ротмистр, чти ни на каких сходках и сборищах я речей не произносил и прокламаций не печатал! Я хорошо понимаю, куда вы клоните!.. Не найдя других источников крамолы, вы предпочли подвергнуть сомнению культуртрегерскую работу той небольшой кучки образованных людей, что живет в этом несчастном крае! Но этим вы запрягаете телегу впереди лошади!.. Не проще ли присмотреться к власть предержащим и богачам из инородцев и русских купцов, которые своими действиями порождают недоверие и ненависть? А мы сеем добро! Добро же, господин ротмистр, никогда и нигде еще не порождало зла!.. Или при желании можно любой цвет назвать черным?

— Красным, господин доктор! — рассмеялся Маландин. — Сейчас в моде только красный цвет! — Он нахмурился. — Мы с вами отвлеклись и ушли в сторону… Суть культуртрегерства и степень его влияния, доброе оно или злое, меня не интересует совершенно! Меня интересует сугубо конкретная вещь: не сказалось ли на поведении вашего работника привитие ему ложных идей социализма, которые сейчас становятся столь модными?

— Единственная идея, которая была привита Дельмеку в моем доме, это идея гуманизма, идея всяческой помощи ближнему своему! Священник, присутствующий здесь, может подтвердить, что эта идея не противоречит христианству, а является его сутью!

Иерей благосклонно кивнул:

— В святом писании сказано: возлюби ближнего и дальнего своего, как самого себя…

Маландин опять помассировал ушибленное колено, поднялся, прошелся по кабинету, остановился напротив доктора.

— Все это так. Но ваши слова не объясняют случившийся парадокс: к вам в дом приходит совершеннейший дикарь, какое-то время живет у вас, обучается врачеванию и русской грамоте, отказывается принять крещение, а вскоре обнаруживается, что он и не дикарь вовсе, а убежденный революционер! Согласитесь, что этот парадокс надо как-то объяснить, чтобы, обвиняя дикаря Дельмека, оправдать вас, его духовного и культурного наставника!

Федор Васильевич откровенно рассмеялся:

— А вы знаете, господин ротмистр, ваша напористость мне импонирует, хотя она и прямолинейна, как рельс! В самом деле парадокс: пришел дикарь, а вышел — революционер!.. Все просто, ясно, и ответ напрашивается сам по себе: в доме, куда он вошел, дикаря сделали революционером и выпустили через эту вот дверь крушить устои империи! Логично, не спорю… Но есть два дополнительных вопроса, также не вступающих в конфликт с логикой!

— Какие же? — усмехнулся Маландин. — Любопытно послушать!

— Первый: а дикарь ли пришел в этот дом? Второй: а революционер ли из него вышел? Вы можете на них ответить, господин ротмистр, с исчерпывающей точностью?

Маландин сдержанно рассмеялся и вернулся на свой табурет.

— Это же очевидно!