Белый Бурхан

В Горбунках уже снялись с насиженных мест и исчезли неведомо куда Панфил и Аким; увязывал свои нехитрые пожитки Капсим; обеспокоенно вели себя и те, кто ходил с дубьем в долину, и те, кто не только там не был, но и не собирался…

Под напором этих событий, слухов и предположений, забросил свои дела и Федор Васильевич, так ничего окончательно и не решив. Он целыми днями слонялся по разгромленному кабинету, отпихивая ногами связки книг и коробки с лекарствами; часами сидел на крыльце, поигрывая пенсне и многозначительно хмыкая; валялся на кушетке прямо в обуви, шумно листая книги и отбрасывая их одну за другой… В один из таких дней, где-то близко к обеду, заявился Капсим. Уставился на груду книг, сваленных посреди пола, покачал осуждающе головой:

— Разве так можно с добром-то?

— Что? — не понял Федор Васильевич, неохотно оставляя кушетку.

— Книги, тово… Как попало и где попало! Разве ж можно?

Доктор усмехнулся:

— Книги жалеешь? Человеческая жизнь сейчас гроша ломаного не стоит, а ты — книги! Да на кой черт все надо, если Алтай кровью поливают все, кому не лень и кто ремеслом убийцы не брезгует!..

— Добро ить… Люди — что? Бабы нарожают.

— Ты чего пришел-то? — рассердился Федор Васильевич. — Говори, а не топчись вокруг да около!

Капсим сразу потускнел, махнул рукой:

— Об чем говорить-то? Ухожу из деревни со всем семейством моим! — Он присел на корточки перед грудой книг, смотря на них испуганно и с уважением. — Силов моих больше нету… Община разбрелась кто куда… Кого побили, кто сам в вине, ровно золотушное дите в коросте… А я — что? Ни руки протянуть не к кому, ни ноги вытянуть не на чем…

Федор Васильевич уже успокоился и теперь досадовал на себя: у тысяч людей — горе, а он хандру на себя напустил!

— Куда же ты уходишь, Воронов?

— Куда глаза глядят. Все едино теперь…

— М-да, далеко собрался!.. Может, ко мне санитаром пойдешь, вместо Дельмека? Жалованья я тебе большого положить не могу, сам нищ, но… Впрочем, я и сам еще не решил — останусь ли! М-да…

Капсим вздохнул, поднялся с пола, нахлобучил шапку, с которой не расставался ни зимой, ни летом:

— Поп Капитон опеть приехал. С каким-то военным.

— Сам видел?

Капсим кивнул и нагнулся за какой-то книжкой. Потом снова вздохнул:

— Свою «Листвяницу» и другие хотел к вам пристроить, а вы и свои, вон, для печки!

— Твои книги, Капсим, я куплю. Приноси. А эти — не жалко… Значит, поп из Берестов решил на себя и нашу церквушку взять?

— Так выходит… А вота — военный зачем?

— Ну, военный, Капсим, это, надо думать, уже по мою душу!

Гости явились, когда доктор завязывал бечевой последнюю связку книг, чтобы оттащить ее в тот же угол, где покоились, ожидая своей участи, другие. Он все-таки решил ехать! Но не в Барнаул земским врачом, а в Томск, где ему могла отыскаться работа и поинтереснее… Дверь, ведущая из кабинета во двор, была распахнута настежь, и берестянский иерей с незнакомцем в партикулярном платье и вислой шляпе на голове, но с неистребимой офицерской выправкой, встали в косяках, как в раме.

— Бог вам в помощь! — прогудел иерей и первым шагнул через порог, направляясь к кушетке, наполовину заваленной бумагами и коробками.

— Проходите, господа, — равнодушно кивнул Федор Васильевич, не обращая внимания на бесцеремонность попа, с которым был знаком весьма плохо и не запомнил его лица и голоса. — Я сейчас управлюсь… Галя! Поставь самовар, у нас гости!

— С прискорбием узнавши, что вы уезжаете… — начал было поп, но хозяин кабинета поспешно отмахнулся:

— Полноте! Это сугубо личное дело и вас, святой отец, ни в какую скорбь ввергнуть не может!

— Как посмотреть! — усомнился второй гость и поспешил представиться: Жандармский ротмистр Маландин из Барнаула! Нахожусь в орде по просьбе губернского жандармского управления. Считаю, что ваш столь спешный отъезд нежелателен, и посему…

— Вам-то чем обязан? — поразился Гладышев. — Бомбы я не начиняю, листовок не печатаю, речей на митингах и сходках местных жителей не произношу, с паперти народ не пугаю! Я занимаюсь только обязанностями лекаря и немного наукой.

— И тем не менее, господин доктор, я принужден задать вам несколько вопросов в связи с расследуемым мною делом бурханов.

— Та-ак! — доктор нашарил табурет, подвинул Маландину, поймал ускользающее пенсне. — Но спешу заметить, господин ротмистр, что у меня нет белого коня, а из белых одежд я располагаю только докторским халатом. Других совпадений с названными вами бурханами не припоминаю-с!

— Начну с объяснений, чтобы нам не продираться с вами, господин доктор, сквозь дебри непонимания и недоразумений. Итак…

Ротмистр говорил лениво, скучным голосом, едва сдерживая зевоту, всем своим видом показывая, что он лично ни в чем не заинтересован, а только служебный долг и необходимость соблюдения государственных интересов вынуждают его беспокоить уважаемых людей, живущих в этом, ставшем притчей во языцех месте:

— По имеющимся у меня сведениям, которые, надо думать, вы не будете отрицать, у вас длительное время проживал на правах работника и санитара некто Дельмек… Фамилия его осталась, к сожалению, пока не установленной…