Белый Бурхан

Анчи изумленно взглянул на грозного всадника, выросшего перед ним, как из-под земли. Пролепетал, что желтый камень валялся на тропе, был ничей и поднять его мог любой. Всадник рассмеялся:

— Но поднял-то его ты! Ты и есть вор!

Он снова поднял нагайку, и Анчи невольно прикрыл глаза рукой, чтобы свинцовая пуля на конце плети не выбила их. А когда отнял от лица рассеченную ладонь, то увидел за своей спиной еще трех конников. Дальше все было, как в полусне: его положили на медвежью шкуру, заставили дать клятву небу и его посланцу Белому Бурхану, поставили тавро.[133]

— Ты видел Белого Бурхана, ярлыкчи?

— Да, я видел одного из бурханов.

— Их много? — удивился Анчи. — Ну и кто он?

— Он — бог, хотя и похож на человека.

— И его можно перепутать с человеком?

— Нет, Анчи. Бурхана ни с кем не перепутаешь!

К утру добрались до аила Кичимкея — старшего брата Анчи. Тот встретил гостей сдержанно, хотя, похоже, уважал Анчи и даже за что-то побаивался. Но, видно, и до него дошли какие-то слухи о его невиданных причудах:

— В горах говорят, что ты продал скот и стал охотником?

— Да. Скот невыгоден в нынешнее лето. Кругом падеж. Кичимкей кивнул головой:

— Лето плохое, верно. Кончается месяц большой жары, а дождя все нет. Но что ты собираешься есть зимой? Одной охотой не прокормишься!

— У меня есть деньги.

— И ты думаешь, что их хватит надолго?

— Насколько хватит.

— Я не хочу, чтобы сестра умерла голодной смертью, Анчи. Отправь ее ко мне! Ну а ты как хочешь, так и живи! — Покончив с братом, Кичимкей обратил свое внимание на второго гостя. — А ты откуда взялся в наших местах, орус? Тоже — охотник?

Ыныбас отозвался хмуро и резко:

— У меня своя жизненная дорога, у тебя — своя. Зачем тебе знать, по какой дороге я приехал и по какой дороге уеду? Я не спрашиваю тебя, в какой долине ты пас скот весной и куда собираешься кочевать с ним осенью!

Кичимкей хмыкнул и обескураженно покрутил головой:

— Злой у тебя язык, парень!

— Но он не так болтлив, как твой.

Ыныбас резко встал и, не прощаясь, вышел. Взлетел в седло и огрел коня плетью. За многое не любил людей Ыныбас. В том числе и за излишнее любопытство, от которого никому нет проку. А ведь и закон гор сурово осуждает тех, кто лезет в чужой рот грязными пальцами, чтобы вытянуть наружу чей-то язык!..

Разгорался погожий день. И хотя он тревожил пастухов и скотоводов, заждавшихся дождя, его, путника, такой день вполне устраивал — сухая дорога лучше мокрой, а от зноя легко избавиться, если пустить коня во весь опор…

Вот так же торопился Ыныбас четыре луны назад на встречу с бурханами, едва прослышав, что в горах появились люди-боги, поклявшиеся самим небом принести людям Алтая счастье. А на тропу Техтиека он вышел случайно, хотя, может быть, и совсем не случайно встретился с ним: волк был на охоте. Но Ыныбас ему чем-то не понравился, и он решил пропустить его мимо, взяв конем влево. А тот вдруг спешился и сам встал на колени, торопливо обнажая плечо:

— Поставь мне свое клеймо, Техтиек! И говори слова клятвы!

— Ты, крещелый алтаец, пришел сам? — опешил тот. — Почему ты пришел сам? Тебя послали твои попы?

— Я хочу служить бурханам! Техтиек тоже оставил седло, подошел к Ыныбасу, поколебался несколько мгновений, потом приказал:

— Садись на свою кобылу и следуй за мной. Они ехали рядом, а позади их на почтительном расстоянии шли еще пять всадников. Техтиек долго хмурился, потом спросил:

— Как ты выследил меня?

— Я знал, что ты не ходишь по торным дорогам.

— Гм!.. Но я ставлю тавро бурханов только тем людям, которые нужны небу! Они должны быть молодыми, рослыми и настоящими алтайцами… Ты не подходишь ни с какой стороны! Почему же ты решил, что бурханы будут говорить с тобой, орусом?

— Я им нужен, Техтиек. А они нужны мне. Я много видел, много знаю, у меня много друзей… Одни пастухи и охотники не помогут бурханам обновить Алтай!

— Если бурханы откажутся от тебя, я вынужден буду убить тебя.

— Я пришел сам, Техтиек. И я согласен умереть, если окажусь ненужным бурханам и Алтаю!

Они подъехали к нагромождению скальных камней, долго петляли, пробираясь чуть заметными тропками, наконец, остановились. Техтиек хлопнул в ладоши, и из-за ближайшего камня вышел человек в короткой меховой куртке, подпоясанной широким поясом, и в круглой шапке с кистью. Воин преклонил колени перед грозным алыпом, даже мельком не взглянув на Ыныбаса.

— Этот человек пришел к бурханам сам. Доложи. Техтиек положил нагайку на плечо Ыныбаса и тот спешился.

— Завяжи ему глаза, Техтиек.

Той же нагайкой алып разбойников сделал знак своим верховым. Они заставили повернуться Ыныбаса лицом к камню, плотно завязали ему глаза каким-то платком, повернули несколько раз из стороны в сторону, толкнули в спину:

— Иди!

Его ввели в затхлое помещение, долго кружили по каким-то проходам, пока не остановили и не сняли повязку. Перед Ыныбасом была дощатая занозистая дверь, закрывающая какую-то каменную нору. Потом эта дверь распахнулась, и его втолкнули в помещение, напоенное ароматами трав, запахами керосина и несвежего человеческого тела. За спиной прозвучал знакомый голос воина: