- В каких только клиниках мы с ней не были, каким только врачам не показывали. Не лечится, говорят, такая болезнь. Даже денег уже не брали. Это по нынешним-то временам… Я уж про тот случай и позабыла давно. А тут мне присоветовали однажды съездить в монастырь к старцу, который, говорят, в подобных случаях помогает. Приехали мы к нему. Завела нас матушка в его келью. Вижу, седенький, добрый такой, благообразный весь, ну, просто ангел во плоти. «Ну, - думаю, - этот нам точно поможет!» А он, как меня увидел, то сразу же хмурым стал. «Чего, -говорит, - пришла? Ступай обратно. Ничем тебе не смогу помочь!» - «Как это?» - спрашиваю. «А вот так, – отвечает. – Знаешь, что материнская молитва может чудеса творить: больных детей исцелять и даже тонущих из-под воды доставать?» - «Знаю», - говорю. «Так вот и проклятие матери, даже сказанное сгоряча, ненароком, имеет великую силу! Скажет такая, в порыве гнева, а может даже без гнева, родному чаду: «Урод», собьет его, к примеру, лет через десять машина, так что он без ног или с горбом останется, и во всем обвинят водителя. Или болезнь, или драка какая… А кто виноват?»
Женщина посмотрела на Стаса, задержалась взглядом на стройной, красивой Лене и всхлипнула:
«Вот и ты, -говорит,- прокляла свою дочь. И нет у меня такой молитвы, которая сняла бы это проклятие…» А люди говорили, что по его молитве Бог даже мертвого воскресил… - с тоской покачала она головой.
- И как же – теперь совсем-совсем ей ничем нельзя помочь? – с состраданием уставилась на больную сверстницу Лена.
- Почему… Старец сказал - невозможное человекам – возможно Богу. Особенно, по молитвам его святых угодников… Вот мы по дороге домой и решили заехать на могилку отца Тихона, тоже, говорят, он помогает многим… Но пока что, увы…
Женщина беспомощно развела руками и стала укладывать спать свою дочь, куда указал ей Стас – на родительской кровати. Теперь можно было продолжить разговор о Ване, но тут к ним подошел парень-художник.
- Спасибо за кров, за хлеб да соль! – благодарно поклонился он. – Вам счастливо оставаться, а я быстренько соберусь, выкину все ненужное, - тут он заговорщицки подмигнул Стасу, - и пойду налегке!
- Зачем? Места сегодня всем хватит! - удивился Стас. – Да и ночь уже на пороге!
- А я люблю ходить в ночь! – улыбнулся парень. – Звезды, луна, все какое-то особенное, нереальное… Лишь бы дорога была видна, а уж по шпалам… – он равнодушно махнул рукой и принялся складывать в папку лежавшие на столе эскизы.
- Странные люди вы, художники! – качая головой, заметила Лена и вдруг вскрикнула: - Ой, Стасик, смотри, наша Покровка! Храм, пруд – и даже дом наш видать! Как все красиво…
- Сегодня нарисовал, - улыбнулся ей парень и протянул эскиз: - Можешь взять себе на память!
- А как же вы?
- А я и так уже все запомнил! Да и… зачем это мне теперь… Подписать?
- Конечно! – радостно начала Лена и вдруг, словно вспомнив о чем-то другом, более важном, попросила: А можно не мне, а моему брату? Его Ваней зовут… - заглядывая через плечо художника, подсказала она. – Ему это сейчас нужнее… И припишите еще: на вечную память о родной Покровке… А слово «вечную» подчеркните, пожалуйста, красным, да пожирнее… Вот так, спасибо!
Художник, вручив эскиз, отправился в комнату Стаса разбираться со своим чемоданом, и Лена продолжила начатый еще на ступеньках дома Григория Ивановича разговор:
- Посмотрю я теперь на него, когда скажу, вот тебе на вечную память то, от чего вы не хотите оставить даже следа! Может, хоть это на него подействует? Хотя вряд ли… - с сомнением покачала она головой. – Сейчас он ни о чем, кроме потерянной грамоты ни видеть, ни слышать не хочет. Всю Покровку обыскал, теперь по второму кругу готов начать. Прямо, как камень стал.
- Как камень говоришь? – рассеянно переспросил Стас, потому что в это мгновение к нему в голову пришла неожиданная мысль.
«Постой-постой! Грамота… камень… художник, и если Ленка…» - быстро прикинул в уме он, а вслух сказал:
- Ну что ж, раз он так ее ищет, надо ему помочь… Так уж и быть: дам я ему эту грамоту!
- Как! – вытаращила на него глаза Лена. – Неужели ты сам нашел ее? Как? Где?! Когда?!!
- Это неважно! – отмахнулся Стас. – Много будешь знать…
- Знаю-знаю, быстрей постарею, ой, Стасик, прости, я хотела сказать, повзрослею и тебя догоню!
- Я серьезно…
- Я тоже!
- А раз так, то слушай! – Стас жестом показал девочке, чтобы та запомнила каждое его слово: - Завтра утром придешь пораньше и сделаешь все, как я тебе скажу.
- А почему не сегодня?
- Потому что сейчас уже темно и… мне еще нужно договориться с нашим художником. От него сейчас все зависит! Жди здесь! - коротко приказал он и бросился в свою комнату.
Дверь закрылась не плотно, и Лена, стала прислушиваться к доносившимся до него голосам.
К ее досаде больная девочка все время что-то гугнила, прося у матери, так что она могла различить только часть разговора. Точнее, два обрывка: возмущенный крик художника: «Да ты что? Я же ведь тебе по-человечески объяснил, что завязал с этим!» И умоляющий возглас Стаса: «Но ведь надо спасать человека!»