Белый город, Черный город. Архитектура и война в Тель-Авиве и Яффе

«На краю Тель-Авива нам удалось приобрести 262 дунама[81] садовой земли (деревья были вырублены или повреждены во время войны) за 30 тысяч фунтов, по 115 фунтов за дунам. Цена невысока, если принять во внимание расположение и качество почвы, пригодной для любых сельскохозяйственных занятий»[82].

Ил. 27. Белый город и черный город. Немецкий аэрофотоснимок, датируемый 1918 годом. Из каталога выставки: «Тель-Авив в фотографиях. Первое десятилетие, 1908–1918». Музей Эрец-Исраэль, Тель-Авив.

Упорство, с которым нарратив города цепляется за дюны как за исходную точку, также ничем не оправдано, поскольку с 1920 по 1948 год Палестина находилась под британским управлением, все операции с земельной собственностью должны были строго соответствовать процессуальным нормам, и нарушения происходили редко. Даже в 1930-е годы, в самый разгар поселенческой операции «Стена и башня»[83], земли, принадлежавшие арабам, приобретались официально с помощью Еврейского национального фонда. «Большая кража земли» случилась только после образования Государства Израиль и принятия в 1950 году закона «О собственности отсутствующих владельцев», который позволил конфисковать имущество палестинцев и 93 % всей земли в стране.

Тем не менее тема дюн сослужила хорошую службу и в другом отношении. Например, она по-прежнему играет решающую роль в представлениях о прошлом, настоящем и будущем Тель-Авива просто потому, что ассоциируется с днем рождения города. Членов общественного совета Ахузат-Байта созвали на собрание, чтобы проголосовать за переименование их района в Тель-Авив, 21 мая 1919 года. И все же, несмотря на этот определяющий момент, официальной датой основания города считается 11 апреля 1909 года – дата проведения «ракушечной лотереи» в Ахузат-Байте. Примечательно, что из всех возможных дат городской хроники была выбрана именно эта. Могли бы, например, взять 6 июня 1906 года – официальный день основания самого Ахузат-Байта. Или воспользоваться официальной датой основания какого-нибудь другого еврейского района из тех, что возникли еще до Ахузат-Байта – Неве-Цедек в 1887 году, Неве-Шалом в 1890-м, Махане-Иегуда в 1896-м, Махане-Йосеф и Махане-Исраэль в 1904-м. Но их тоже проигнорировали. Все вышеперечисленные районы были присоединены к Тель-Авиву в 1921 году, как только он получил статус отдельного от Яффы города, но каждый из них внес свой собственный вклад в усиление еврейских поселений на северной границе Яффы.

Нам скажут, что Ахузайт-Байт отличается от указанных еврейских районов, поскольку находился по другую сторону от этой границы, но ведь на самом деле он был не один такой. Возможно, один из самых странных и неприятных фактов, которые всплывают, когда начинаешь разбирать тель-авивский исторический нарратив, – это намеренное забвение Махане-Исраэль. Известный сегодня как Керем ха-Тейманим, этот район появился на целых пять лет раньше Ахузат-Байта и располагался намного севернее, чем официально признанный «первый район Тель-Авива». Может быть, все дело в том, что он был построен йеменскими иммигрантами и считался, по крайней мере поначалу, пригородом в составе арабского района Маншия. И хотя жили там в основном выходцы из Йемена, его демографический облик был естественным продолжением красочной этнической мозаики Маншии, где можно было увидеть иммигрантов чуть ли не изо всех уголков мусульманского мира – от Египта и Северной Африки до таких отдаленных мест, как Афганистан[84]. И все же, будучи первым (и самым отдаленным от Яффы) еврейским районом, Махане-Исраэль мог бы потягаться с Ахузат-Байтом.

Совершенно очевидно, что и дата 9 апреля 1909 года, и лотерея по розыгрышу участков в Ахузат-Байте в отличие от других датированных событий имели одно неоспоримое преимущество: черно-белую фотографию как документальное подтверждение события, идеально подходившего и к тель-авивскому, и – шире – к сионистскому нарративу, согласно которому после тысячелетий в изгнании евреи вернулись на бесплодную, черно-белую пустынную землю и, трудясь в поте лица, «заставили пустыню цвести». Интересно, что в то время лишь немногие из еврейских поселенцев, рассчитывавших выиграть в лотерею лучший участок, рассматривали это событие как нечто достойное запоминания. Необходимо отметить, что, например, никто из еврейских интеллектуалов, живших тогда в Яффе, и не подумал помочь с лотереей или как-то прокомментировать ее результаты[85].