Белый и пустой (СИ)

Она шла за ним по лесу, ещё не помня, кто она такая и что происходит. Это последний сон. Сердце в руке стало почти багровым, того и гляди появятся червоточина. Как жаль, что она ничего не могла предпринять в этих снах, а была лишь зрителем. Что бы она ему сказала тогда? И послушался бы он её? Вряд ли. Но она не смогла бы сказать ему ничего лишнего, разве что позволила бы себе коснуться его.

Что она и сделала. Взяла его за руку, а Голд уставился на неё с удивлением и даже неверием. Он, конечно, не мог видеть своего сердца в её руке, но на секунду Белль показалось, что он увидел.

— Боишься? — спросил мистер Голд, на тот момент просто непривычно заботливый.

Белль только успела кивнуть, потому что она действительно боялась.

Она до ужаса боялась открывать глаза после пробуждения и встречаться взглядом с Румпельштильцхеном. Нет, теперь Белль уже не боялась потерпеть неудачу.

Напротив, ей было страшно, что у неё получилось.

MadAlena Mor

Кто сказал, что опера это скучно?

***

Первое, что она ощутила, когда проснулась — нечто твёрдое и пульсирующее, что она сжимала в своей руке. Знакомое ощущение. Белль открыла глаза и увидела сердце. Она лежала на спине, и Румпельштильцхен лежал рядом, как обычно. Взгляд его, не привязанный ни к чему, был направлен в потолок. Он уже проснулся.

Облизнув пересохшие губы, Белль подорвалась в постели и вернула здоровое сердце на место. Румпельштильцхена выгнуло дугой, его глаза широко распахнулись. Он со свистом вдохнул воздух сквозь сжатые зубы. И снова обмяк, застыл изваянием, лишь моргнув пару раз.

— Румпель?

Белль толкнула его в плечо, а потом и вовсе больно ущипнула за бок. Ничего. Никаких изменений.

— Ты разыгрываешь меня! — Белль истерично засмеялась. — Это шутка, да? Очень смешно! Я смеюсь! Ты тоже смейся! Ну же…

Она сглотнула появившуюся во рту горечь и склонилась к его лицу, пытаясь разглядеть хоть какие-то изменения. У него даже зрачки не расширились.

— Нет! — Белль шарахнулась от него, как если бы он превратился в кровожадного монстра. — Нет!

Она выпуталась из одеяла и как была, без одежды, побежала на кухню, где лежала проклятая книга. Принялась листать уже до дыр засмотренные страницы, перечитывать заученные наизусть строчки, пока не дошла до пункта, который так ей не нравился.

«…Ритуал может не сработать, если Опустошённый не захочет принимать сердце, что вложил в него Ищущий. Вы поймёте это по поведению Опустошённого — оно не изменится и после того, как его сердце снова очистится».

Белль не могла вынуть его сердце, чтобы убедиться, но это было и не нужно. Румпельштильцхен не хотел возвращаться к ней.

Нет, после этого Белль не вернула его обратно в больницу. Ей ужасно хотелось разозлиться на него. Снова накричать, может, разбить что-нибудь.

У неё не получилось, хотя она и старалась. Она собирала самые светлые моменты, она изо всех сил старалась, и у неё не вышло. Но это не повод, чтобы отказываться от него. Она решила для себя быть с ним ещё до того, как у неё появилась надежда на магию. Просто теперь Белль вернулась к началу.

— Я придумаю что-нибудь ещё, — пообещала она ему, когда вернулась в спальню, чтобы, как обычно, откинуть край одеяла.

После вспышки гнева на неё навалилась усталость, расплата за проведение ритуала. А в зеркале, когда они вдвоём чистили зубы, она с пугающим равнодушием заметила, что вся её голова поседела.

— Мне понадобится много краски для волос. Очень много.

***

В Сторибруке всё налаживалось. Герои снова одержали победу. Иначе и быть не могло.

У Белль всё оставалось по-прежнему. Дни после того ужасного утра снова вернулись в прежнее русло.

Пробуждение, утренний туалет. Белль только перестала брить Румпеля по утрам, и теперь у него отросла небольшая бородка. Он стал похож на того учёного из далёкого корабля. Нет, Белль не хотела видеть в нём кого-то другого, просто однажды она сама застыла перед ним, вдавливая лезвие безопасной бритвы в его щёку. Бритву она выкинула тут же и принялась останавливать кровь. Хорошо, что порез получился совсем крохотным, и шрама не осталось.

Завтрак, обед и ужин, чередующиеся какими-либо занятиями, чтобы не сойти с ума. И сон. Странно было снова ложиться с ним в постель, уже не ожидая увидеть во сне кого-то с его лицом или его самого. Почему-то казалось, что вот она закроет глаза — и увидит его. Пациентом психушки, рабочим, владельцем ломбарда или хромым прядильщиком — неважно. Она упорно не признавалась себе в этом, но она смертельно устала жить рядом с его пустой оболочкой. Как будто Румпеля и не было уже давно, а она сама продолжала видеть его живым, потому что сошла с ума, а все остальные подыгрывают ей из жалости.

Эта мысль, посетившая Белль перед сном, напугала её настолько, что она торопливо протянула руку под одеялом и крепко сжала его ладонь. Рука Румпеля была горячей и вполне настоящей, и он даже чуть сжал её ладонь в ответ. Такое бывало, иногда. Он даже вздрагивал во сне. Судорога — объяснял доктор Вейл.

Румпель уже давно спал. Возможно, это было одно из немногих улучшений, но теперь он, по крайней мере, засыпал сам, без таблеток.