Белый и пустой (СИ)

— Папа, ты хочешь, чтобы я его бросила в таком состоянии, но подумай: если бы подобное случилось с тобой, ты бы хотел, чтобы я тоже оставила тебя в больнице? Или попыталась бы тебе помочь всеми доступными средствами? — раньше это всегда помогало, и отец старался сменить тему. Но не в этот раз.

— Какими средствами, Белль? Ты задумала что-то недоброе, милая, — понял он. — И всё ради него. Белль…

— Всё в порядке, папа, — поторопилась переубедить его Белль. — Это просто фигура речи. Что я могу сделать? У меня нет ни магии, ни… ничего, чтобы ему помочь.

Она пожала плечами. Нос предательски зачесался, как будто собирался удлиниться от её вранья.

— Белль, запомни, — Мо пристально смотрел в лицо своей дочери. — Окажись я даже на смертном одре, я бы не принял от тебя помощи, которая требовала бы каких-то жертв с твоей стороны. Просто отпусти и забудь. И Голд твой… можешь продолжать заботиться о нём, возиться, как с куклой, но умоляю, не делай ничего такого, что может навредить тебе самой. Обещай мне.

— Хорошо, папа, — Белль медленно кивнула, глядя отцу в переносицу. — Я обещаю, что не сделаю ничего, что мне навредит.

Вечером Белль расстаралась. Накрыла роскошный стол, достала для такого случая из кладовки прекрасную скатерть, вышитую золотом, и старинный канделябр. При зажжённых свечах вся остальная обстановка столовой погрузилась во мрак, создавая ощущение, словно они вновь вернулись в замок Чудовища.

За едой Белль всё время что-то говорила, неловко шутила, произносила тосты. И всячески отвлекала его и себя от последующего предприятия. Как будто Румпельштильцхен мог понять, что она что-то задумала, и остановить её. Она даже легла вместе с ним и, дождавшись, когда он размеренно засопит, выскользнула из кровати и принялась за сборы.

Спортивный костюм, толстовка с капюшоном, перчатки для садовых работ, фонарик, лопата и гвоздодёр. Почти всё было куплено во время утреннего похода по магазинам, вместе с краской для волос. Необходимые инструменты для осквернения могилы нашлись в кладовке. Видимо, в бытность свою мистером Голдом Румпель частенько ими пользовался.

Осквернением могилы Белль и собиралась заняться этой ночью. Она крадучись пробиралась по улицам к городскому кладбищу, точно преступник, шарахаясь от каждого шороха и молясь, чтобы её никто не увидел.

Как назло, надгробие Нила стояло на открытом месте и отлично просматривалось со входа. Но останавливаться было поздно — она уже пришла. Бей однажды отдал жизнь за своего отца. Теперь он мёртв, и ему всё равно. Он ничего не почувствует.

С этой мыслью она всадила остриё лопаты в кладбищенскую землю, раз за разом, стараясь аккуратно подцеплять дёрн, чтобы потом вернуть его на место. Незажжённый фонарь вместе с гвоздодёром лежали рядом. Полная луна давала достаточно света.

Белль чувствовала себя за этим занятием одновременно нелепо и мерзко. Нелепо — потому что вообще впервые в жизни держала лопату в руках, а мерзко… Отец был прав, Румпель явно пришёл бы в ярость от того, что она раскапывает могилу его сына. Ещё гаже становилось от перспективы, что придётся открывать крышку и видеть искажённое тлением лицо мертвеца. Не таким она хотела запомнить сына Румпельштильцхена.

От тяжёлой работы ей стало жарко, а по лицу катился холодный пот вперемешку со слезами. Наконец, лопата ударилась обо что-то твёрдое, и Белль застыла в трансе, с лопатой в руках на дне ямы.

Она не соврала отцу, раскапывание чужой могилы ей никак не навредит, а Нилу уже всё равно. Румпельштильцхен ни о чём не узнает. Он снова станет собой, и это главное. Надо будет только почаще напоминать себе об этом.

Белль возвращалась домой уже не таясь, плелась, еле переставляя ноги. Лопату она спрятала в кустах у ограды, кое-как замаскировав дёрном своё преступление, чтобы забрать её потом. Всё остальное, включая вакуумный контейнер с полуразложившейся рукой Нила, она сунула в рюкзак. Капюшон скрывал лицо, так что никто бы не узнал Красавицу-библиотекаршу в этом грязном бродяге, шатающемся по тёмным улицам.

Оказавшись дома, Белль первым делом собиралась снять с себя пропитавшиеся потом и землёй вещи и хорошенько вымыться. Она уже хотела пройти в ближайшую душевую на первом этаже, когда заметила стоящего в пролёте лестницы Румпеля. На секунду сердце Белль ёкнуло. Ей показалось, что он снова стал собой и понял, что она сделала. Она сама застыла напротив лестницы, в ужасе глядя на него, ожидая услышать обвинения.

Но нет. Румпель оставался всё таким же пустым. Времени размышлять о том, для чего он поднялся среди ночи, не было.

— Румпель? Почему ты не в постели? — она попыталась изобразить строгий тон, но голос предательски сорвался на хрип. — Иди в комнату и ложись спать.

Он ещё постоял, изредка моргая, а потом развернулся и, прихрамывая, стал подниматься наверх. Белль выдохнула и поспешила в душевую. Кажется, эта вылазка вытянула из неё больше сил, чем все ночные путешествия во снах.