Белый и пустой (СИ)

Теперь он был всё время такой. Не говорил, ни на что не реагировал и толком не спал. Даже резкие звуки не заставляли его вздрогнуть. Первое время после пробуждения от магического сна он пролежал в больнице, его заново учили ходить, есть, соблюдать правила гигиены. Арчи Хоппер тщетно проводил с ним сеансы, но так и не смог вывести из этого заторможенного состояния.

— Голд в глубоком шоке! — с растерянным видом говорил Арчи. — Он воспринимает реальность, но она не вызывает в нём совершенно никакого отклика. Он слишком многое потерял. Я не уверен, что хоть что-то сможет собрать заново его личность.

Ученик Волшебника только вторил Арчи.

— Тьма ушла из его сердца, но забрала вместе с собой даже то хорошее, что ещё оставалось в нём. Он — чистый лист, девочка. И его уже не спасти.

— Магия фей не может вернуть ему то, что он потерял, — отвечала Голубая Фея. — То, что забрала Тьма, уже не вернуть.

Белль не могла винить их. Когда Спасительница стала Тёмной, у всех только прибавилось хлопот. Какое им дело до опустошённого бывшего мага? Он ведь уже ничем не сможет им помочь. Несправедливо. Белль старательно отгоняла эти мысли.

Никто не был обязан ей помогать. Она должна сама справиться. И было бы ложью сказать, что совсем все забыли о ней. Руби, по мере возможности, помогала с готовкой. Уилл охотно предложил помощь, и Белль не посмела ему отказать. Но когда он узнал, что она собирается сделать, то принялся отговаривать.

— Ему там будет лучше, — говорил он, заглядывая ей в лицо. — О нём позаботятся. Он ведь даже ни на что не реагирует! Загорится дом, а он так и будет сидеть!

Загорится дом. Это была самая нелепая причина. Сейчас мистер Голд был ещё более безвреден, чем до того, как стал Тёмным. Он никого не заколдует, не убьёт и не покалечит. Даже словом не причинит зла. Даже если обидеть его самого.

— Тебе, наверное, больше не стоит приходить. Спасибо, Уилл, за помощь и за поддержку. Я ценю это.

Уилл продолжал помогать, пока она не привезла Румпеля из больницы. Наверное, до последнего не верил, что она решится.

Да, может, в больнице ему и оказали бы должный уход, и он не смог бы себе навредить, но там бы его окружали чужие люди. Белль помнила на своём опыте, насколько может быть равнодушен персонал этой больницы. А Голда многие знали и ненавидели. Даже сейчас, когда он стал простым человеком. Один раз медсестра на глазах Белль выругала его последними словами, когда он по неосторожности перевернул поднос с обедом. Как она могла оставить его там совсем одного? Нет, больше она своей ошибки не повторит. Ни за что и никогда.

— Дома ему будет лучше, — согласился с ней доктор Вейл, когда Белль сообщила ему о своём решении. — Функции организма в порядке, он лишь немного истощён, а это поправимо. Он может за собой следить, память тела сохранилась, но постоянно придётся его заставлять. Напоминать. С мозгами у него всегда были проблемы… Если ты готова за ним присматривать и отдаёшь себе отчёт… — тут Вейл смутился и уставился на что-то за её спиной. — Он таким навсегда останется. Ты понимаешь это?

Белль тогда согласно кивнула, но не столько из-за того, что действительно понимала безвыходность их положения, сколько потому, что не верила, будто всё может так и остаться. Она не собиралась отступать, надеялась, что её забота и любовь смогут его вытянуть из этого болота безразличия. Нужно только очень сильно постараться. Вернуть его в привычную среду, говорить с ним, гулять, пытаться вызвать в нём хоть какие-то эмоции.

Белль закончила с бритьём и вытерла остатки пены с его подбородка. Шрам от лезвия уже затянулся и еле заметно белел на смуглой коже.

— Ну вот. Совсем другое дело. Пойдём завтракать? — преувеличенно бодро спросила она.

Румпель даже не кивнул. Он пошёл к выходу, и Белль едва успела освободить ему проход. Торопливо ополоснула раковину и закрыла зубную пасту. Он всё время бросал колпачок от тюбика в раковину. Может, и раньше так делал, Белль не могла вспомнить.

Она уже протирала запотевшее зеркало, когда наткнулась взглядом на своё отражение. Из зеркала на неё смотрела незнакомка с растрёпанными волосами, заплетёнными в неаккуратную косичку. Синяки ещё больше обозначились под глазами, губы обветрились, на лбу проступила голубоватая жилка. Как же она устала.

Прошло уже больше месяца с тех пор, как она забрала Румпеля из больницы. Ему ничто не помогало, хотя Белль казалось, что она испробовала всё. Новые впечатления, разговоры, его старые вещи — проклятая чашка, накидка Бея, трость. Белль надеялась, что хоть что-то из всего этого вызовет в нём отклик. Но из чашки он лишь выпил несуществующего чаю; трость, несмотря на хромоту, игнорировал ещё в больнице, а на накидку даже не взглянул. В одной книжке по психиатрии, явно устаревшей, упоминался один экстремальный метод, но Белль пока морально не была готова пойти на такое. Нужно было ещё немножко времени. Совсем чуть-чуть. Или Румпель оживёт, или она окончательно смирится и привыкнет к такому укладу.