Белый клык

— Ты научил меня сражаться. Ты указал мне путь. Ты вкладывал слова в мою голову. И сейчас тот Адам, что забрал из приюта озлобленного на весь мир медвежонка, Адам, что все еще живет в моей голове, говорит мне, что я должен остановить безумца, что готов утопить весь мир в крови из злобы и ради мести.

— Больше никаких полумер, — вновь, тем самым тоном, от которого у Брауна похолодело в душе, ответил Адам.

Он вновь положил руку на рукоять клинка. Наклонился вперед, глядя на него исподлобья, расставил ноги, готовясь к рывку…

— Ты со мной?

«Или ты как Блейк?» — вновь вспыхнуло у него в воспоминаниях. Тот день, когда его учитель связался с Синдер Фолл, тот день, когда решил отбросить все то, во что верил… тот день, когда Браун ответил ему «всегда».

«Однажды ты либо погибнешь, пытаясь их остановить, либо превратишься в Фавна-из-стали» — сказала ему девушка, голосом которой говорила его совесть.

Он был готов доказать ей, что она ошибалась. Ни один из этих двух вариантов его не устраивал.

— Никогда.

Главное, что следовало знать, решившись вступить в бой с сильнейшим бойцом Белого Клыка, было его Проявление. Любой удар, который он примет на меч, аннулируется. Его энергия сохраняется в лезвии, энергия следующей присоединяется к предыдущей, а после, в любой момент, когда он пожелает, он выбросит все накопленное в одном разрушительном ударе. Если дать ему время, позволить сконцентрироваться, он умножит эту энергию своим гневом, своей яростью и желанием сокрушить все, что станет на пути.

Браун видел, как его учитель обращает в кучку невесомого праха тяжело бронированных роботов, высокие крепостные стены, развеивает пеплом по ветру Охотников.

Эта энергия постепенно растворялась, когда бой закачивался. Прямо сейчас Адам был пуст.

Адам Торус превосходил своего ученика в скорости, реакции, мастерстве, опыте и силе Проявления. Были только две вещи, в которых Моррон его превосходил, в которых не знал равных — это сила и прочность.

Браун позволил учителю атаковать первым. Он остановил пылающий кроваво-красной аурой клинок ладонью, не обращая внимания на брызнувшую кровь из рассеченной до кости руки, сжал в кулаке, а после ударил ботинком в живот, отправляя в полет, проламывая его телом потолок. Не теряя времени, прыгнул следом, поджигая кабинет выхлопом реактивных ботинок.

Адам уже ждал его, в классической оборонительной стойке, готовый сражаться всерьез.

Если он хотел сделать это, он должен был атаковать первым и сделать это быстро, пока в бой не успели вступить остальные. Только один шанс, только один способ.

Его бывший командир принял удар кулака на клинок. Подскочил, пропуская подсечку. Использовав ножны, выстрелил лицо Брауну, заставляя сомкнуть веки — пуля не пробила бы его Проявление, но попади она прямо в сетчатку, результатом стала бы слепота на несколько секунд. Легкий, пришедшийся самым кончиком лезвия удар оставил царапину на плече, второй — был заблокирован все той же, уже пострадавшей ладонью… но второй раз фокус не удался — Адам дернул лезвие на себя, лишь углубляя рану, оттолкнулся ногами от груди, приземляясь в нескольких метрах… Яростно оскалился, вновь вставая в оборонительную позицию.

Браун не заставил его долго ждать, удар за ударом, без хитростей и уловок, питая Проявление учителя, приближая бой к неизбежному финалу. Наконец, Адам решил, что с него достаточно — отпрыгнув назад, он вложил алое лезвие в ножны… Браун прыгнул следом — прямо в упор, лицом к лицу. И когда бывший командир потянул лезвие из ножен, сделал шаг вперед и в сторону, перехватив лезвие все той же изрубленной правой рукой, одновременно нанося удар в лицо — так, как не бил никогда в жизни, со всей силой своего Проявления.

Мир утонул в багровом свете и вспышке боли, заставившей его зарычать во всю мощь легких — все, что угодно, лишь бы не заскулить, сворачиваясь в беспомощный клубочек.

Наконец, мгновение или вечность спустя, реальность вернулась в норму. Оглянувшись вокруг, Браун нигде не увидел Адама. Зато совсем рядом с ним, всего в нескольких сантиметрах от стопы, начинался узкий, но все расширяющийся разрез. Обернувшись через плечо, Моррон увидел здание напротив, разрубленное пополам… а за ним еще одно. И еще — так далеко, что было непонятно, где остановилось всеразрушающее Проявление Адама. Наконец, он опустил взгляд на правую руку, принявшую на себя основной удар, и несколько бесконечно долгих мгновений рассматривал белоснежную, но будто изгрызенную запястную кость, все такие же невыносимо белые фаланги… в странном оцепенелом равнодушии наблюдал, как безукоризненная белизна голого остова, с которого сорвало мясо, пятнается кровью, вытекающей из перерубленных вен чуть выше запястья.