Белый конь, бледный всадник

– Так у нас всегда дома делали, – пояснила ему Миранда. – И ничего, получалось. – Страдая от унижения, она закрыла лицо руками и через силу снова засмеялась.

– Еще два лекарства надо принять, – сказал он, отводя ей руки от лица и поднимая подбородок. – А вы ведь только начали. У меня тут есть еще кое-что – апельсиновый сок и мороженое. Мне велели давать вам мороженое. Кофе в термосе и градусник. Придется все это осилить, так что крепитесь.

– Вчера вечером мы с вами танцевали в это время, – сказала Миранда и приняла что-то с ложечки. Ее глаза следовали за ним, когда он с отсутствующим видом, точно был тут один, ходил по комнате, делал все, что было нужно сделать, и время от времени возвращался к ее кровати, подсовывал ей руку под голову, подносил ко рту чашку или стакан, и она все выпивала и снова провожала его глазами, не совсем понимая, что тут происходит. – Адам, – сказала она, – знаете, что мне пришло в голову? Может быть, они забыли про больницу Святого Луки? Позвоните туда и скажите там монахиням, что нечего им жадничать и цепляться за свои кельи. Скажите, что мне нужна самая крохотная, убогая каморка, и всего на три дня, а то и меньше. Попробуйте, Адам.

Он, видимо, считал, что пока это еще не похоже на бред, потому что она услышала его обстоятельные объяснения по телефону. Он вернулся почти сразу со словами:

– Должно быть, мне сегодня суждено нарываться на злющих старых дев. Монахиня сказала, что, если б даже у них было место, все равно бы вам его не дали без врачебного направления. Но мест у них нет. Тон у нее был весьма кислый.

– Ну, знаете! – хриплым голосом проговорила Миранда. – По-моему, это просто безобразие и подлость с их стороны.

Она села, широко развела руки, и у нее снова началась сильная рвота.

– Спокойно! – крикнул Адам, поднося к кровати таз. Он поддержал ее голову, ледяной водой вымыл лицо и руки, опустил ее голову на подушку, отошел и остановился у окна. – Вот так-то, – сказал он наконец, снова садясь рядом с ней. – Мест у них нет. Койки у них нет. Люльки и то не найдется, судя по ее тону. Картина, кажется, ясная, так что надо окопаться здесь.

– А машину за мной не пришлют?

– Может быть, завтра.

Он снял китель и повесил его на спинку кресла. Потом опустился на колени перед камином и стал аккуратно укладывать растопку наподобие индейского вигвама, сунув в середину комок бумаги, чтобы лучине было на чем держаться. Потом поджег это сооружение и подложил сверху побольше лучин и щепок. Когда все это занялось, стал добавлять дров и подбрасывать угля по нескольку кусков зараз, до тех пор пока огонь не разгорелся вовсю и следить за ним больше не требовалось. Он встал, отряхнул руки; огонь, горевший в камине, светил ему в спину, и волосы у него зазолотились.

– Адам, – сказала Миранда. – Какая вы прелесть! – Он рассмеялся и покачал головой.

– Ну и словечко вы придумали! – сказал он. – Самое для меня подходящее.

– Первое, что пришло мне в голову, – сказала она, опершись на локоть, чтобы быть поближе к огню. – И камин как быстро разожгли!

Он снова сел к ней на кровать, подвинул стул и положил ноги на рамку под сиденьем. Они улыбнулись друг другу впервые за эту ночь.

– Не лучше вам? – спросил он.

– Лучше, гораздо лучше, – сказала она ему. – Давайте поговорим. Давайте расскажем друг другу, как мы собирались жить.

– Вы начинайте первая, – сказал Адам. – Я хочу знать про вас все.

– Вам, пожалуй, покажется, что жизнь у меня была тяжелая, – заговорила она. – Может, так оно и есть, но сейчас я не отказалась бы от такой жизни. Вернись прежнее, я почти всем осталась бы довольна. Это, конечно, неправда, но такое у меня сейчас чувство. – И, помолчав, добавила: – Да и рассказывать-то, собственно, не стоит, если скоро всему конец, а я ведь всю жизнь готовилась к чему-то, что произойдет со мной, когда для этого настанет время. А до сих пор ничего особенного не было.

– Но то, что было до сих пор, разве мало чего стоило? – спросил он совершенно серьезно, точно ему было важно знать это.

– Если сейчас подошло к концу, тогда мало, – упрямо стояла она на своем.

– А вы никогда не были… счастливы? – спросил Адам, явно боясь этого слова; он стеснялся его, так же как слова «любовь», и произносил-то, наверно, впервые и был не уверен в его звучании, в его смысле.

– Не знаю, – сказала она. – Я просто жила и жила и никогда ни о чем таком не задумывалась. Хотя то, что мне было по душе, я помню, и свои надежды тоже помню.

– Я собирался стать инженером-электриком, – сказал Адам. И замолчал. – Вот вернусь, тогда закончу образование, – добавил он спустя минуту.

– А жизнь вы любите? – спросила Миранда. – Любите хорошую погоду, и разные пестрые краски в разное время дня, и разные звуки, когда дети кричат на соседнем дворе, и автомобильные гудки, и маленькие уличные оркестрики, и запахи еды, которую готовят на кухне?

– Плавать я тоже люблю, – сказал Адам.

– И я, – сказала Миранда. – А мы с вами ни разу не ездили купаться. Вы помните какие-нибудь молитвы? – вдруг спросила она его. – В воскресной школе много всяких выучили?