Белый ковчег

ИВАН. Зови меня Иваном, как звала. Хотя мое имя длиннее – Иоанн. Когда я был молод, оно длилось еще дольше – Иоханаан. Та жизнь была неспешной и мечтательной. С отцом моим Зеведеем и братом Иаковом мы жили у большого голубого озера Киннерет. Мы проводили наши дни в лодке, бросали сеть и просили у Бога рыбы. Но однажды пришел человек и наполнил нашу сеть рыбой – одним своим словом. Он забрал у отца нас обоих, меня и брата, и стал нам Учителем. Пришел он из деревушки Назарет, а имя ему было Иисус. Несколько лет мы бродили с ним и с другими учениками от деревни к деревне, и он учил нас тайнам жизни и смерти. Мы любили его больше отца, потому что в нем был Бог, и мы это видели. Мы не все понимали. Нам выпала тяжкая скорбь – казнь Учителя. Но потом мы видели его живым и уже не понимали, была ли казнь, или она приснилась нам. Он говорил, что теперь должен совсем покинуть нас, но зачем, если он жив? Мы не понимали! Он сказал, что я один из всех доживу до его возвращения на землю. И мы все подумали, что он вернется, пока длится одна человеческая жизнь, пусть даже и долгая. Но мы опять его не поняли. Его слово попросту остановило природу в моем теле, и я перестал стариться. За две тысячи лет я не раз бывал на грани гибели – от стихий, от зверей, от людей. И всегда что-то нежданное отводит от меня смерть. Я знаю, что это делает он. Но зачем? Зачем так долго испытывать меня?.. Ты молчишь… Скажи что-нибудь, Джульетта. Хотя бы посмейся.

ЮЛИЯ.(Задумчиво) Ты говоришь, что тебя испытывают. Чем?

ИВАН. Одиночеством.

ЮЛИЯ. Одиночеством? Но земля полна одиночеством. Чем твое одиночество горше других, если ты не знаешь ни старости, ни болезней?

ИВАН. Болезни и старость дают надежду.

ЮЛИЯ. Надежду?!

ИВАН. Да – надежду: не пережить тех, кого любишь; не похоронить своих детей; надежду, что тебе повезет, и ты не закроешь остановившиеся глаза любимой жены. В моем никогда не болевшем теле заперта изболевшаяся душа. Она окровавлена утратами и рвется на волю. Нельзя человеку жить без надежды. У меня есть только одна: Учитель.

ЮЛИЯ. Я поняла… Ты устал. Ты ждешь его прихода, чтобы он отпустил тебя, так?

ИВАН. Ты веришь мне?! И не смеешься?! Ты поверила каждому моему слову?!

ЮЛИЯ. Ты живешь так долго, что должен был научиться все понимать. Мне легче не верить, что настало утро, что восходит солнце, чем не верить тебе! Ты не знал этого?

ИВАН. Я не знал, Джульетта. Я действительно не знал.

ЮЛИЯ. И ты бросил женщину, потому что боялся потерять ее? Ты так боишься боли? И поэтому сделал так больно мне?.. Не молчи, пожалуйста, Иван!

ИВАН. Джульетта, твои вопросы – как пощечины… Я заслужил их.

ЮЛИЯ. Тридцать лет… Тридцать лет! Я – не бессмертна: для меня это – почти вся жизнь. Ты не захотел подарить мне кусочек своего бессмертия, и теперь я стара.

ИВАН. Нет, ты – прекрасна! Если бы я мог стать таким, как все, я упал бы перед тобой на колени и просил бы позволить мне состариться с тобой вместе. Но я останусь тем же, а ты будешь угасать. Твои чувства притупятся, а мои будут все так же кровоточить. Ты бы хотела, чтоб я возил тебя в кресле, как Веру Аркадьевну, и тайком плакал у тебя за спиной?

ЮЛИЯ.(Закрыв лицо руками) Нет! Нет! Нет!.. (Отняв руки от лица и вглядываясь в Старуху) Иван, смотри… она не просыпается… Я кричу, а она спит!

ИВАН. Она не проснется больше. Она еще здесь, но глаза ее повернуты к другому миру.

ЮЛИЯ.(Плачет). Нет… Нет… Нет…

ИВАН.(Обнимая ее) Милая, милая моя Джульетта! Поплачь, но знай: она счастлива. Я вижу это. Ей там светло.

ЮЛИЯ. А меня обступает тьма…

ИВАН. Нет, нет!

ЮЛИЯ. Да, Иван. Вокруг меня – тьма, и она все плотнее и непрогляднее. Верушка была таким веселым, таким ярким фонариком в моей тьме! Я теперь – совсем одна. Моя дочь меня ненавидит. Мы с ней – чужие… Ты помнишь ту нашу птицу, Иван?

ИВАН. Ту, что влетела в окно и разбилась о зеркало?

ЮЛИЯ. Да. Вот и я так все летела-летела – прямиком в собственную выдумку, а там – ничего: стена… Ты гладишь меня, как тогда гладил ту птицу… Признайся, ты ведь что-то с ней сделал: она не сама очнулась, да?

ИВАН. Ты так заплакала, когда она упала камнем на пол! Ты сказала, что это влетело к нам наше будущее дитя, и теперь оно не родится. Нужно было тебя успокоить, и я сказал, что она жива и сейчас очнется.

ЮЛИЯ. Это была неправда?

ИВАН. Она была мертва. Но ее маленькая душа еще не успела упорхнуть, и я вернул ее.

ЮЛИЯ. Как ты это сделал?

ИВАН. Я попросил ее вернуться. Я очень попросил ее – ради тебя. И она согласилась.

ЮЛИЯ. Иван, верни мне Верушку, пожалуйста! Ты же сможешь, правда? Верни мне ее! У меня больше ничего нет…

ИВАН. Джульетта, ты – все та же маленькая девочка. Вера Аркадьевна – не глупая птичка, обманутая зеркалом. Она вряд ли захочет вернуться.