Белый крест

Негромко хлопнула внизу дверь, шаркнули шаги. Полина, горничная, пришла ставить чайник, варить кофе для хозяина и чай для хозяйки. Завтрак принесут позже – из пансионной ресторации. Супруги сразу, как приехали, договорились, что столоваться будут отдельно, у себя. Зачем двоим светское общество в медовый месяц?

Мурманцев хотел уже вставать, как услышал стук. В дверь дома барабанили – негромко, но нетерпеливо, настойчиво. Что за пожар с утра пораньше, удивился он, накидывая шелковый халат и выходя из спальни. Стаси не проснулась – только перекатилась на опустевшую мужнюю половину, зарылась лицом в подушку.

Полина впустила торопыжку. Спускаясь по деревянной лестнице, Мурманцев слышал приглушенное «бубубу». Голос был незнаком. В интонациях, опять же, нетерпение.

– Что вам угодно? – окликнул он гостя сверху, как только тот появился в поле зрения – словно заразившись его торопливостью.

– Прошу покорнейше простить… э… мое внезапное вторжение. – Мужчина повернулся к Мурманцеву. С легким поклоном снял шляпу, какие носят обычно в деревне летом господские приказчики – почти плоскую, но с круто загнутыми по бокам узкими полями. – Извольте видеть, обстоятельства таковы, что… э… не терпят…

Он развел руками и удивленно посмотрел на шляпу, словно впервые держал ее в руках.

– Пока еще я ничего не вижу, – отозвался Мурманцев, недовольно разглядывая гостя. Однако и манеры у здешних приказчиков! Одет в шорты до колен, тонкую рубашку с короткими рукавами, бархатный жилет, коробочка телефона в кармане, на загорелых ногах сандалии с замшевыми ремешками. Мурманцев не любил щегольства в наемных работниках. Тем более голых волосатых ног прислуги. Впрочем, за весь месяц в пансионе это был первый такой франт. – Объяснитеська, любезный, внятнее.

– Э… да. Дело вот в чем. – Шляпа была решительно отвергнута и перешла в руки Полины. – Позвольте представиться – здешний помещик Лутовкин. Павел Сергеич. Владелец этого пансиона. Э… к вам, господин Мурманцев, по безотлагательному делу…

Мурманцев куснул себя за кончик языка, поняв ошибку. Господин Лутовкин просто очень рассеянный человек. Или же его обстоятельства действительно таковы… гм, да… что и приказчичьей шляпе дозволяется обосноваться не на той голове.

– Павел Сергеич, душевно рад! – Мурманцев пошел гостю навстречу. – Вот уж месяц мы с женой дышим здесь воздухами, а с хозяином до сих пор не знакомы. Все управляющий да приказчики. Что ж вы не балуете вниманием отдыхающих ваших? Полина, несика нам кофе в гостиную.

Лутовкин ответил на рукопожатие и отделался вздохом:

– Да все, знаете, дела, заботы. Гешефты, словом. Оглянуться некогда. Да тут еще уборочная. Я, извольте видеть, за своими крестьянами строго слежу. Да и как иначе. Я ж им как отец родной. Не доглядишь – в историю какую вляпают и себя, и меня заодно. Я ведь, собственно, к вам, сударь, для того и пришел.

Мурманцев увел гостя в комнаты. Полина звенела чашками, разливала из кофейника утреннюю горечь для бодрости духа и ясности ума.

– Вы уж извините, Павел Сергеич, вид мой – только с постели, гостей так рано не ждем. Жена еще и не вставала, – говорил Мурманцев, делая первый обжигающий глоток.

Лутовкин, тоже отхлебнув, замахал рукой:

– Господь с вами, Савва Андреич, это я с извинениями должен… Да ведь дело такое… – Он быстро, торопясь, опорожнил тремя глотками свою чашку и потянулся еще к кофейнику. В этот момент Мурманцев поверил, что господину Лутовкину в самом деле оглянуться некогда – очевидно, ставшая привычкой спешка не давала на это времени.

– По правде говоря, – начал он, – я не очень понял, что там случилось с вашими крестьянами и чем я могу помочь.

Павел Сергеевич, покрывшийся потом от двух взахлеб выпитых горячих чашек кофе, откинулся на спинку стула, достал из кармана шорт клетчатый платок и стал им обмахиваться.

– И жаркие же нынче погоды стоят. С утра раннего печет как в духовке. А с моей комплекцией из дому выйти не успеешь, как уже взопреешь.

Никакой такой особой комплекцией господин Лутовкин не отличался. Был чуть полноват, да и то можно списать на широкость в кости и не юношеский уже возраст. Ремень шорт подпирал едва намечающееся брюшко. А лицо скорее худое для такого тела. Бледность, не раскрашенная даже двумя чашками кофейной горечи, говорила о том, что господин Лутовкин за всеми своими гешефтами пренебрегает здоровьем… или о том, что крестьяне действительно «вляпали» его в пресерьезную историю.

Мурманцев ждал, неторопливо смакуя крепкий кофе без сахара.