Белый крест

– Никто не знает. Но что откопал – верно. Нечисть какую разбудил там. Извольте видеть: три недели назад его сын старший, мальчишка тринадцати лет, нырял в реку с обрыва и утонул. Когда вытащили – у него голова пробитая. А там дно гладкое, сроду никаких камней не водилось, я и сам в отрочестве баловался там. Схоронили его, а на девятый день жена Ванькина слегла. Да так слегла, сударь, что через день овдовел Плоткин. Острая почечная недостаточность. Сгорела как свечка тонкая. Меж тем на почки никогда не жаловалась. У меня врачи в больничке народной хорошие. А тут и младший Плоткина таять начал. Доктора руками только разводят. Ну а вчера утром Ваньку в сарае его нашли. С петлей на шее сняли. Вот такое лихо, сударь. Теперь дело за вами. Уж я надеюсь на вас, Савва Андреич, не бросьте в беде.

Мурманцев задумчиво и как будто невозмутимо гладил подбородок, но внутри у него все кипело. Еще ни разу ему не представлялся случай проверить и показать себя в настоящем деле. Да и не мог представиться – ординарный преподаватель Академии совсем не то, что офицер действующих частей Белой Гвардии. После пяти лет учебы Мурманцев подал заявление в ординатуру, потом еще три года вбивал науку в головы таких же курсантов, каким сам был недавно. А душа разрывалась на части. Одна половина звала на оперативный простор, другая удерживала в стенах alma mater – по причине, которая сейчас наверху сопела в подушку…

– Поразительная история, – донесся от дверей голос, и Мурманцев понял, что жена уже давно не сопит в подушку, а напротив, слушает их разговор. Стаси вошла в комнату, одетая в длинное, до полу, домашнее платье. – Савва, мы должны непременно участвовать в этом деле. Господин…

Павел Сергеич поспешно вскочил со стула, подлетел к ней и согнулся, целуя руку.

– Лутовкин. Здешний помещик. Павел Сергеич. Сударыня, с вашим благородным великодушием может сравниться только ваша чарующая красота.

– Моя жена, Анастасия Григорьевна.

– Господин Лутовкин, безусловно, делает нам честь, обращаясь за помощью, – продолжала Стаси, садясь за стол. Горничная налила ей чаю.

– Велите подавать завтрак?

– Павел Сергеич, не откажите принять участие в трапезе.

– Извольте, с нашим удовольствием. С утра, знаете ли, уже набегался, а во рту, считай, и крошки не было, все некогда…

И господин Лутовкин принялся жадно поглощать принесенные булочки с шоколадной глазурью, медовые сырники и консервированные персики, запивая все яблочным соком изготовления собственного плодоовощного заводика.

– Душа моя, – обратился Мурманцев к жене, – когда ты сказала «мы должны участвовать», ты ведь не имела в виду…

– Именно это я и имела в виду, Савушка. Ведь это прекрасная возможность… ты понимаешь, о чем я…

– Возможность интересно провести время? – предположил Мурманцев.

– Не притворяйся. Ты знаешь, что я поступила в Академию не потому, что мой отец ее директор. И не потому, что хотела приключений на свою голову.

– Я знаю. Этото мне и не нравится. Моя воля, я бы запретил принимать женщин в Белогвардию. И тех, которые желают приключений, и тех, которые полагают в этой работе смысл жизни.

– Ты деспот, Савва Андреич. Предупреждаю – я буду бороться.

– О женщины! – вздохнул Мурманцев. – Не успеют выйти замуж, их уже тянет устроить революцию и реформировать семейный очаг.

– Да и ты, Савушка, до женитьбы не выказывал желания засадить меня в светелке за прялку. Павел Сергеич, чтото вы приуныли.

– Извольте видеть, Анастасия Григорьевна, я вовсе не имел намерения ввязывать в это лихое дело столь прелестное и хрупкое создание…

– И вы туда же! – рассердилась она. – Ах, Павел Сергеич, уж предоставьте мне самой оценивать степень моей хрупкости. В конце концов, я не выпускница института благородных девиц. Решено, Савва. Мы сейчас же идем в дом этого несчастного. Будем плясать от печки, как говорят в народе. Павел Сергеич, это далеко?

– В пяти верстах, – заторопился Лутовкин, подхватываясь. – Одна из моих деревенек, Даниловская. Усадьба моя там же рядом. А я вас и отвезу, и покажу, и мужиков посообразительней велю прислать…

– Родная моя, думаю, тебе лучше заняться опросом соседей. А в доме я сам посмотрю. Павел Сергеич, найдется ли здесь какое помещение?

– Непременно. Сейчас к старосте зайдем и устроим помещение для Анастасии Григорьевны. А я распоряжусь, чтоб людей по одному присылали. Вам уж немного подождать придется, сударыня, – рабочий день, кто в поле, кто на ферме.

Длинный шестиместный «Волжанин» Лутовкина, распугав кур с дороги, остановился возле аккуратного, недавно беленого домика с резными ставнями. Изза штакетника за приезжими наблюдали два темных любопытных глаза. Мурманцев, выйдя из машины, огляделся. Вдоль улицы с обеих сторон стояли в ряд такие же, однотипные, только чуть поменьше, домишки, каждый крашеный в свой цвет, со своими узорами на наличниках и под крышей. Стайка босых мальчишек гоняла в пыли на поперечной улочке штопаный мяч. Гдето стучал топор. Громкоговоритель на столбе неподалеку передавал прогноз погоды. Густо пахло яблоками и чутьчуть навозом. Мурманцев поморщился.