Белый морок. Голубой берег

— Слава сверхчеловеку! Долой привычки варваров!

— Ахтунг! Ахтунг, господа! Я предлагаю тост… Мне хочется выпить… — поднялся со своего стула Гальтерманн и стал покачиваться на нетвердых ногах, а в такт его покачиваниям выплескивалось из бокала на стол вино. — Мне хочется выпить за партайгеноссе Георга Рехера! — и ни с того ни с сего полез целоваться с представителем остминистериума.

Раздались возгласы одобрения, аплодисменты, притоптывания. Множество нетвердых рук потянулось к Рехеру с наполненными рюмками. Но генералу Эбергарду этого показалось мало, он стал перегибаться через стол, чтобы поцеловаться с представителем Розенберга. И то ли поскользнулся, то ли просто не удержался на ногах, но шмякнулся прямо на стол, уставленный яствами. Звон разбитой посуды, восклицания, приглушенный стон. Гости Гальтерманна бросились помогать Эбергарду. Измазанного сметаной, разными подливами, с окровавленным от осколков посуды лицом, его вывели под руки в соседнюю комнату на попечение адъютантов.

«Жалкие забулдыги! И выпить-то как следует не умеют, а корчат из себя бог весть что…» Губы Рехера скривились в презрительной гримасе, нервно задергалось веко на левом глазу.

Все это не ускользнуло от внимания Гальтерманна. Он сразу же нахмурился, на толстой шее выступили багровые пятна. Рехер не полагал, что именно его брезгливая гримаса так подействовала на полицайфюрера, однако обеспокоился. Мало что могло взбрести в голову пьяному! А в нынешней ситуации, пока не известна реакция официального Берлина на трагедию «Кобры», он никак не хотел обострять отношений с местными верховодами. Собственно, он затем сюда и приехал, чтобы не дать повода для сплетен, на которые чины из СД непревзойденные мастера. Стремясь погасить в зародыше пожар, Рехер выдавил на лице незлобивую улыбку и отпустил шутку:

— Истинным рыцарям поле битвы, каким бы оно ни было, к лицу оставлять только со щитом. Я предлагаю тост за «подвиг» нашего славного коменданта! И считать все, что случилось… Хотя, собственно, ничего не случилось: ведь где пьют, там и льют! — и первым пригубил бокал.

Тост всем пришелся по вкусу. Чтобы побыстрее замять неловкость, присутствующие охотно выпили за «подвиг» Эбергарда. Затем хлебнули за молчаливого штадткомиссара доктора Рогауша, за полицейского генерала Пауля Шеера… Ну, а дальше пили, уже не ведая, за что и за кого. Все наперебой провозглашали тосты-лозунги, все требовали к себе внимания, но никто никого не слушал. В зале стояли шум, гам, звон.

— Прошу слова! — взревел после продолжительного молчания Гальтерманн и встал.

Но только один Рехер повернул к нему голову.

— Хочу говорить! — бригаденфюрер хватил кулаком по столу.

Но его по-прежнему не слушали. Гальтерманн даже задрожал от возмущения. До странного легко вскочил на стол, рванул из кобуры револьвер и выстрелил несколько раз в потолок. Гости от неожиданности замерли. Стало тихо-тихо.

— Когда меня не слушают, я начинаю говорить револьвером! — бросил хозяин вместо извинений. — Я хотел сказать… Я собрал вас сюда, чтобы вы знали… Какое сегодня число? Хотя это несущественно. Все равно это мой день… Сегодня я отрубил голову… — уже в который раз за вечер повторил Гальтерманн. — Большевиков в Киеве больше не существует! Они уничтожены. Все! И это сделал я! Вот этими руками… Могу заверить вас, рейхсфюрер сумеет оценить мои заслуги. Я уже сообщил…

«А он хоть и глуп, но хитер! Знал, кому первому сообщить о «своем» успехе. Только рановато протягивает руку за рыцарским крестом. Возможно, киевскому подполью и нанесен удар, но, судя по последним событиям, большевики перенесли фронт борьбы в леса. Так что главные неприятности впереди, — размышлял Рехер, улыбаясь разбушевавшемуся Гальтерманну. — Да и вряд ли его телеграмма произведет в Берлине впечатление. Кого могут интересовать события в Киеве, когда взгляды Германии прикованы к Волге?..»

Но среди присутствующих так дальновидно размышлял один Рехер. Очумевшим, ослепленным, им казалось, что коварный и завистливый Гальтерманн крепко взнуздал свою фортуну.

— Браво, бригаденфюрер! — сорвавшись на ноги и стремясь опередить других, взвизгнул генерал Пауль Шеер. — Браво, браво!..

— Предлагаю салют в честь победы над киевским подпольем! — вскочил с места, чтобы не отстать от подхалима Шеера, оберштурмбаннфюрер Эрлингер, который надеялся отщипнуть хоть крохотку от пирога Гальтерманновой славы.

— Салют! Салют! — подхватили пьяные.

Присутствующие непослушными пальцами принялись расстегивать кобуры. Кто-то предусмотрительно распахнул окно, выходившее в темный парк. И тут в накуренный зал вместе со свежим воздухом ворвалось эхо далекого взрыва.

— Господа! Нам уже салютуют! — воскликнул удивленный полицайфюрер и, соскочив со стола, бросился к распахнутому окну.