Белый морок. Голубой берег

— Обойдемся без дискуссий! В свое время, когда обговаривались условия нашего пари, мы договорились, что никто не будет совать мне палки в колеса. Припоминаете? Или, может, вы считаете, что эти условия после сегодняшней операции уже утратили свою силу?.. — Рехер говорил спокойно и тихо, почти шепотом, но от этого шепота у бригаденфюрера между лопаток поползли скользкие червяки. — Но в таком случае я автоматически получаю право на удовлетворение трех своих желаний. Вот Кушниренко, к примеру, и будет одним из них. Вам он все равно ни к чему, а мне это — первоклассный материал для психологических экспериментов.

— О чем речь, герр Рехер! Забирайте его со всеми потрохами. Выигрыш так выигрыш. Только, ради бога, не подумайте, будто я ставлю палки в колеса… Кушниренко после операции мы просто должны были взять в гестапо. Дело в том, что Бруз, когда сообразил, кого привел к нему ваш молодец, оказал сопротивление. Точнее, пытался оказать, но мои люди быстро укоротили ему руки. Все же он успел выстрелить в Кушниренко, а потом уже в себя…

— Так Кушниренко ранен?

— Пустяки! Пуля слегка царапнула ему руку повыше локтя.

— Тем более он заслуживает вознаграждения.

— Да что мы уделяем столько времени какому-то унтерменшу? Я поступлю с ним так, как вы пожелаете. Сегодня же! А сейчас — едем.

«А как быть с письмом? Не окажется ли эта пьянка фатальной?» — подумал Рехер. Искоса поглядел на разбросанные на столе листы и категорически отрезал:

— Хорошо, я приеду. Но несколько позже. Закончу спешную работу и приеду.

Гальтерманну ничего не оставалось, как удалиться.

— Мы вас ждем, — напомнил он еще раз с порога.

— Своих обещаний я дважды не повторяю.

Так они расстались. А спустя примерно час Рехер в хорошем настроении и с легким сердцем направлялся на вечер к полицайфюреру. Злосчастное послание, над которым он упорно бился весь вечер, после отъезда Гальтерманна легко и быстро выплеснулось на бумагу. Сколько ни перечитывал его Рехер, придраться ни к чему не мог. Кратко, убедительно, красноречиво…

На Лукьяновке, неподалеку от резиденции Гальтерманна, в которой некоторое время проживал специальный уполномоченный штаба шестой армии по Киеву фон Ритце, его давно ждали. Не успел он открыть дверцу машины, как подлетел офицер-эсэсовец и, щелкнув каблуками, взял под козырек. Указал рукой на посыпанную песком дорожку, бежавшую под густым шатром кленов к затемненному двухэтажному особняку, и молчаливой тенью поплыл следом.

Рехер был немало удивлен, когда встретил в вестибюле чрезмерно раскрасневшегося оберштурмбаннфюрера Эрлингера. Тот почтительно переломился в пояснице, льстиво заглянул в глаза и с выражением полнейшей преданности на маленьком, невыразительном лице повел по устланной яркими коврами лестнице. Рехер отметил про себя, что тут многое изменилось. Полы сплошь устланы музейными коврами, по углам — огромные вазы, на стенах, где только можно, развешаны полотна мастеров различных эпох, окна вместо штор затянуты гобеленами. И хотя в глаза бросалась кричащая безвкусица, отказать новому хозяину в достатке было трудно. Наверное, Гальтерманн специально собрал все это здесь, чтобы поразить гостей роскошью.

На втором этаже, освещенном зачем-то толстыми церковными свечами, Эрлингер вырвался вперед, подскочил к массивной дубовой двери, из-за которой долетал веселый гам, дернул на себя обе половинки и рявкнул во весь голос:

— Советник рейхсминистра Розенберга рейхсамтслейтер Георг Рехер!

Десятка два гостей Гальтерманна, болтавших за овальным столом посреди банкетного зала, освещенного свечами, сразу умолкли. Рехер увидел среди них крупнолицего военного коменданта Эбергарда, всегда надутого доктора Рогауша, генерала полиции Пауля Шеера, высших чинов из генерал-комиссариата и СД. Видимо, они уже успели опрокинуть не по одной рюмке, так как были возбуждены, разгорячены.

— Штрафную! Герру рейхсамтслейтеру штрафную! — весело выкрикнул Гальтерманн и нетвердой походкой направился к новому гостю.

Бесцеремонно подхватил его под руку и не повел, а поволок к столу, хотя Рехер и не думал упираться. Между тем предупредительный Эрлингер наполнил каким-то бурым напитком хрустальный бокал и протянул его своему кумиру. Тот принял чуть ли не пол-литровый сосуд и вдруг почувствовал на себе удивленные, ироничные и даже злорадные взгляды. Присутствующие явно не верили, что он одолеет этот сосуд, и про себя уже потешались над его пусть и незначительным, но все же поражением. Но Рехер не собирался никого потешать. Он принял горделивый вид и произнес:

— Наш фюрер возвысил немецкую нацию в ранг сверхлюдей и этим обрезал провода, которыми немцы были соединены с простыми смердами. Поэтому негоже сверхчеловеку поклоняться минувшим обычаям — этому прожорливому и тупому божеству варваров. Если мы на время и становимся рыцарями бокала, то совсем не для того, чтобы удовлетворять свои низменные потребности, а с единственной целью — лишний раз убедиться, что обычаи и традиции унтермешней для нас чужды и далеки.

Намек Рехера поняли не все, но все дружно проревели: