Белый морок. Голубой берег

Снова перечитал написанное. И снова остался недоволен. Слов куча, а ни ясной мысли, ни упругой фразы! Да и зачем эти околичности, когда перед ним стоит совершенно локальная задача: объяснить причины трагедии зондеркоманды «Кобра». Но объяснить так, чтобы Розенберг пришел к абсолютно четкому выводу — «Кобра» стала жертвой недальновидной политики, которую проводит на Украине чванный и норовистый Эрих Кох. Пусть тогда Гальтерманн сколько угодно строчит доносов в Берлин! Под силу ли будет ему вызвать бурю, когда в историю с «Коброй» вмешается сам Розенберг, с мнением которого считается фюрер? Вот только как задеть за живое, втянуть в борьбу и рейхсминистра?..

Рехер в сердцах скомкал листок и бросил в корзину. Чтобы сосредоточиться, закрыл глаза. Но ничего хорошего на ум не приходило. Все же вынул чистый лист и стал писать снова.

«Считаю своим долгом, дорогой партайгеноссе, высказать некоторые сомнения и тревоги касательно перспектив исполнения намеченной вами программы строительства на востоке.

Не хочу быть злым пророком, но все наши планы в недалеком будущем могут оказаться под смертельной угрозой. Причины? По всему рейхскомиссариату наблюдается интенсивное нарастание партизанского движения. Если осенью и зимой, оно имело преимущественно односторонний, стихийный характер и сводилось к бандитским акциям (террор, диверсии, ночные налеты), то сейчас, судя по сообщениям гебитскомиссаров, большевики коренным образом изменили тактику. После прошлых неудач они все свое внимание сконцентрировали на консолидации сил и привлечении самых широких слоев населения к активной борьбе с оккупационными властями. Не будем закрывать глаза на горькую правду: партизанам уже удалось сорвать весенний сев в большинстве гебитов; не случайно и то, что один за другим проваливаются повсеместно планы сельскохозяйственных заготовок, отправки рабочей силы в фатерлянд. Но, судя по всему, это — только начало, первые симптомы недалекой бури. Если немедленно не принять предохранительных мер, боюсь, как бы нам не довелось иметь дело с восстанием. Ведь именно на этот путь толкает местное население как устная, так и письменная большевистская пропаганда. И в эффективности ее, как свидетельствует прошлый опыт, сомневаться не приходится. Конечно, подобная авантюра будет стоить унтерменшам целых рек крови, восстание заранее обречено на полное поражение, но это никак не означает, что нашей восточной программе не будет нанесен ощутимый удар…»

И тут у Рехера дрогнула рука, он спросил сам себя: «А придадут ли значение в Берлине твоим предостережениям? Там ведь, наверное, кружатся головы от успехов на фронтах. Генерал Паулюс вот-вот прорвется к Волге, армии Манштейна уже штурмуют предгорья Кавказа, а ты — о всенародном восстании… И где? На Украине, в глубоком немецком тылу! Над тобой попросту посмеются. Впрочем, что с того? Смеется хорошо тот, кто смеется последним. Как бы там ни отнеслись к моему посланию, я должен первым забить тревогу». Он тщательно вытер платком вспотевшие руки и снова склонился над листом бумаги.