Белый морок. Голубой берег

— Калашник предлагает мне встречу, чтобы обсудить план вывода из Киева в леса недобитых вами подпольщиков. — Иван раскрывал все тайны, не задумываясь о том, что за эти слова, возможно, не один из его вчерашних товарищей по оружию поплатится головой.

— А зачем вы мне все это выкладываете?

Вопрос был настолько неожиданным, что Иван даже смутился и почувствовал, как заколебалась и стала исчезать из-под ног почва недавней уверенности. «Не верит! Вот тебе и стадион… Очередь из автомата по власть предержащим фашистам… А я так старался, до конца душу выворачивал. Зачем?..» Но делать было нечего, единственное, что ему оставалось, это продолжать игру:

— Хочу обменять эти сведения на пленки ваших фотофальшивок.

Такой ответ пришелся Рехеру явно по душе, в его глазах проступил интерес.

— Что ж, деловых людей я уважаю, и сторговаться мы сможем легко. Мне только не совсем понятно: почему вы находитесь здесь, а не в отряде Калашника? Насколько я помню, вы еще несколько дней назад рвались в лес в надежде сформировать там партизанскую армию…

— Рвался, но как видите… В поединке с вами я начисто проиграл и теперь трезво оцениваю обстановку: путь к большевикам вы мне закрыли навсегда.

Веселый блеск обычно невозмутимо-ледяных глаз Рехера должен был означать: и этим ответом он доволен.

— Почему же? Вы можете хоть сейчас отправляться на свидание с Калашником. Пусть вас это не удивляет, но я настойчиво советую вам встретиться с прославленным партизанским генералом.

Для Ивана это уже совсем диво: сколько раз Рехер подставлял ему ножку на дороге в лес, а тут на тебе — «настойчиво советую встретиться…». «Как все это связать воедино? Что он замышляет? Может, надеется по моим следам добраться и до Калашника?..»

— Не понимаю ваших намеков, но скажу твердо: в лес не пойду! Ведь ясно, что там меня ждет.

— Что же может вас там ждать, кроме теплого приема? Никаких компрометирующих материалов у них против вас не может быть.

— Хм, компрометирующих материалов… А кто их предъявляет в таких случаях? К тому же в отряде могли прослышать о моих частых посещениях гестаповских апартаментов.

— О, это отпадает. В гестапо привыкли работать, не оставляя после себя следов.

— Все это слова. А могу ли я быть уверен, что в руки Калашника не попали ваши фальшивки?

— Ну, знаете… — Рехер, пожалуй, по-настоящему обиделся. — Подумайте сами: зачем мне было бы передавать те снимки партизанам, когда я могу сам?..

— Ничего вы не можете! Пока я вам нужен как приманка, вы меня и пальцем не тронете. Школярская азбука! — Иван не заметил, как перешел ту незримую межу, за которой собеседники не очень заботятся о деликатности выражений.

— Допустим. Но какой смысл тогда проваливать эту «приманку», как вы изволили выразиться?

— Лично вам — никакого. Но эти снимки могли утащить агенты Калашника. Думаете, среди вашего ближайшего окружения нет его людей? Ха-ха… Погодите, они еще предъявят вам свой счет!.. Ох и предъявят!

Произнесенные с хитрым прищуром глаз, эти слова ржавым серпом полоснули по сердцу невозмутимого Рехера. Он и раньше задумывался над тем, каким образом содержание самых секретных распоряжений рейхсминистра, присланных из Берлина лично ему, становилось известно сотрудникам штаба сначала из большевистских листовок, а потом уже из его уст. Задумывался, но все не мог поверить, что возле него, такого опытного и разборчивого в связях, вьется информатор Калашника. А вот эти слова Кушниренко… Они только подтвердили: в смутные времена никто не обходится без кушниренок, как хозяйка на кухне не обходится без тряпки.

— Что ж, может, вы и правы. Но вернемся к посланцу Калашника. Когда вы отправляетесь в дорогу? Где состоится встреча с Калашником?

Этого вопроса Иван ждал и ответ приготовил заранее:

— Не знаю. Ничего этого я еще не знаю. Меня лишь информировали, что прибыл партизанский посланец, а конкретный разговор с ним состоится в воскресенье на стадионе, во время футбольного матча. В перерыве между таймами я должен расхаживать вдоль центральной трибуны, ко мне подойдет человек и скажет: «Предлагаю пари — наши выиграют со счетом пять — один». Он и сведет меня на стадионе с посланцем Калашника.

«Профессионально продумано, — отметил, про себя Рехер. — И условия встречи, и страховка, и даже место. Видно, братик покойного Иннокентия Одарчука — птица высокого полета. Но откуда у него такая прекрасная информированность? Афиши о футбольном матче появились в городе не далее как вчера. А может, он самолично все эти дни сидел в Киеве, подготавливая операцию в Пуще-Водице? Ну и наглец!»

— Что же вы намерены делать, Кушниренко?

— Об этом я хотел бы спросить у вас. Одно знаю: в лес не пойду!

— А если я прикажу? Точнее говоря, п о с о в е т у ю, чтобы вы пошли? При этом, само собой разумеется, обещаю, что в лесу с вашей головы и волоса не упадет. Не ухмыляйтесь, такая возможность у меня есть.

— Ха-ха! Что же, вы меня в танке отправите? — полностью уже вошел в свою роль Иван.