Читаем Белый морок. Голубой берег полностью

Неизвестно, сколько бы длилось мучительное молчание, если бы на помощь Артему не подоспел напарник Бородача, до сих пор лежавший под лохмотьями без малейших признаков жизни.

— Хлеба…

Артем мигом сунул руку в карман. Вынул кусок замусоленного сахару, кусок зачерствелого хлеба и протянул больному.

— Хлеба ему нельзя, — деревянным голосом произнес Бородач. — Мы уже несколько дней, кроме болотной воды, ничего во рту не держали. А лейтенант Кобзев тяжело ранен в живот…

— Так почему же он тут умирает? Его лечить надо! — и удивился и возмутился Артем. — Где твои люди, Давид? Почему они бросили вас?

Бородач скорбно покачал головой:

— Где мои люди?.. Все мои люди, товарищ Таран, перед тобой.

От неожиданности Артем даже охнул.

— Что, надеялся встретить большой, сплоченный отряд, а попал к кучке никудышных калек? Не суди строго, отряд у меня был. И немалый. В лучшие дни… кхи-кхи-кхи… больше пятисот штыков насчитывал. А сейчас, как видишь, трое нас осталось.

«Пятьсот штыков — а сейчас трое осталось. Куда же мне с двумя десятками, если Бородач с такой силой не выстоял?!»

— Что затосковал, товарищ Таран? — произнес Давид после паузы. — Соображаешь, как с такими калеками быть? Не терзайся, обузой для вас не станем. Сам хорошо знаю, что значат для отряда раненые. Единственная просьба: помоги выбраться из этой могилы.

— К чему эти слова? — обиделся Артем. — Тут вас никто не оставит. Меня одно только беспокоит: как быть с лейтенантом? Ему лечение, покой необходимы, а в нашем отряде…

— Помоги добраться до Миколаевщины, мы там с лечением сами устроимся.

— А почему именно в Миколаевщине?

— Там у нас надежные люди. Не раз в трудную минуту выручали и сейчас, надеюсь, не откажут. Да и о Розе, может, что-нибудь узнаю, она туда пошла с Иваном…

— Кто же там такой надежный, если не секрет?

— Что за секрет… После всего сказанного от вас не может быть никаких секретов. Староста села в Миколаевщине свой человек. Ну, и на Кондрата положиться можно… Кхи-кхи-кхи!

— На Кондрата? — Артем вскочил на ноги, как с раскаленной сковороды.

— Вы что, знаете его?

— Собаки бешеные лучше бы с ним знались! Гад ползучий тот Кондрат!

— Что он натворил? Говорите же, говорите!

— Проводника нашего, Митька Стасюка, топором зарубил. Сначала другом прикидывался, в помощники набивался, а потом…

Давид ткнулся лицом в сжатые кулаки, закрыл глаза лейтенант Кобзев. Они поняли, почему не вернулись Роза и Забара…

— Что ж, пора и в путь, — сказал после некоторого молчания Артем.

Однако никто не шевельнулся.

— Оставаться тут нельзя. Как бы утром не нагрянули каратели…

— Это с какой же стати? Сюда и зверь без проводника не попадет, — возразил Давид.

— Боюсь, каратели попадут. Но об этом — в дороге. А сейчас будем трогать.

<p><strong>XII</strong></p>

Из Кодринских лесов Артем возвращался преисполненный жаждой решительных действий. Если до сих пор у него были сомнения и колебания, как поскорее собрать воедино немногочисленный отряд киевских подпольщиков и вывести его на широкую дорогу борьбы, то на безымянном островке среди болот они исчезли, развеялись дымом. Судьба словно умышленно свела его с человеком, который, сам того не ведая, снял с его глаз пелену, заронил в душу зерна великих решений. После горькой исповеди Давида Артем как в зеркале увидел себя со всеми своими ошибками и просчетами.

И, наверное, от сознания, что наконец принято четкое решение, на сердце у него стало светло и легко.

Шли долго. Артем вздохнул полной грудью и оглянулся, и ему вдруг показалось, будто он уже бывал в этих местах. Чахлый кустарник, глухая просека, приземистые сосны. Артем не сомневался: впереди, за клином толоки, сбегавшим к болоту, — Миколаевщина. Он мог бы безошибочно показать поляну, на которой отдыхали после первой своей операции партизаны, овражек, что служил Заграве наблюдательным пунктом, ну и конечно же расколотую сосну, под которой он, Артем, невзначай услышал о себе крутой разговор.

— Объявляй привал, комиссар, приехали, — подал голос Варивон и с ходу плюхнулся животом на землю.

Остановились.

Варивон удивленно качает головой:

— Надо же, как раз на старое место попали! Ну и ну!

С помощью Артема слез с коня Бородач. Оперся спиной о ствол гибкой березки и принялся растирать затекшие ноги. Очнулся вдруг и лейтенант Кобзев. Носилки осторожно опустили на траву.

— Спать… очень хочу спать, — едва слышно прошептал он.

— Скоро… скоро отдохнешь. Добрались все же до Миколаевщины.

— Вот и хорошо. Только что-то здесь горелым пахнет… Дышать тяжело…

После этих слов все вдруг почувствовали запах гари.

— Наверное, пастушки вчера костер не загасили, — высказал догадку Варивон.

— Слушай, комиссар, — стремительно вскочил Заграва, — пока совсем не рассвело, надо бы в село на разведку смотаться. Кто его знает, как там.

— Надо бы…

— Ну, так вы побудьте здесь, а я мигом.

— Я советую к Кнышу обратиться, — заговорил, сдерживая кашель, Бородач. — Прохор введет в курс дела… Его хата — третья от церкви, справа. А чтобы он тебя признал, скажешь: «Кузнец старост ожидает…» Он поймет, что к чему.

Перейти на страницу:

Все книги серии Тетралогия о подпольщиках и партизанах

Похожие книги

Последний штрафбат Гитлера. Гибель богов
Последний штрафбат Гитлера. Гибель богов

Новый роман от автора бестселлеров «Русский штрафник Вермахта» и «Адский штрафбат». Завершение фронтового пути Russisch Deutscher — русского немца, который в 1945 году с боями прошел от Вислы до Одера и от Одера до Берлина. Но если для советских солдат это были дороги победы, то для него — путь поражения. Потому что, родившись на Волге, он вырос в гитлеровской Германии. Потому что он носит немецкую форму и служит в 570-м штрафном батальоне Вермахта, вместе с которым ему предстоит сражаться на Зееловских высотах и на улицах Берлина. Над Рейхстагом уже развевается красный флаг, а последние штрафники Гитлера, будто завороженные, продолжают убивать и умирать. За что? Ради кого? Как вырваться из этого кровавого ада, как перестать быть статистом апокалипсиса, как пережить Der Gotterdammerung — «гибель богов»?

Генрих Владимирович Эрлих , Генрих Эрлих

Проза / Проза о войне / Военная проза