Белый морок. Голубой берег

— Так нам еще и упреки? Мы места себе не находим, лучших людей теряем, а нам, оказывается, еще и упреки?! А почему же землячки твои, когда мы в отряд их звали, не пошли к нам, чтобы уничтожать это отродье? Поохали, поахали, затылки почесали и по домам. Мол, пусть другие кровь проливают, а мы на готовенькое… Не так, скажешь?

— Твоя правда: был за ними грех, — виновато опустил голову старик. — Но сейчас никого не нужно уговаривать, сами вас разыскивают.

— Дураки всегда задним умом крепки, — не мог уняться Василь.

— Да погоди ты со своей руганью, — утихомиривал Василя Варивон. И обратился к старику: — Это ты о ком говоришь? Кто нас разыскивает?

Старик всплеснул руками:

— Да о ком же, как не о наших, из Миколаевщины. В лесу за оврагом они скрываются. Как только каратели на село налетели, Матвей Довгаль смекнул, что к чему, и позвал сельчан. Так десятка два мужиков и отправились за ним в овраг. Вы уж не попомните лиха, подождите, я им подам знак. Они так хотели найти вас… Я скоро…

— Ладно, подождем на опушке.

Как только Артем утвердительно кивнул головой, старик на удивление быстро засеменил к оврагу.

Тронулись в путь и партизаны. Добрались до опушки, уселись полукругом возле больных и стали думать-гадать, где же теперь найти надежное пристанище. Возвращаться в Нижиловичи Артем отказался наотрез, а в других селах у Бородача не было надежных людей.

— Так, может, к моей тетке Мокрине? — несмело предложил Микола. — Она, правда, не близко, но если другого места нет…

— К какой это Мокрине? Не к той, случайно, что в Бабинецком лесу проживает? — уставился в удивлении на него Заграва.

— К той самой. А вы что, бывали там?

Артем недовольно посмотрел на Василя и глухо сказал:

— Туда не пойдем. Куда угодно, только не туда.

— Почему? — спросил Микола. — Она хоть и норовистая, но добрая. Это точно. Да и дядько Евдоким… он всю гражданскую у красных воевал. Наша группа не раз на его хутор переправляла из Киева семьи коммунистов, и всегда обходилось без провалов.

— Дело не в Мокрине, — успокоил хлопца комиссар. — Беда в том, что не только мы знаем туда дорогу…

Вскоре появился старик в сопровождении группы мужчин. Были тут и бородатые дядьки, и зеленые юнцы с наганами, с обрезами, охотничьими ружьями, но были и безоружные. Бросалось в глаза, что люди не обуты, с непокрытыми головами, в нижних сорочках. Видимо, пришлось им оставить хаты с такой поспешностью, что было не до сапог и пиджаков.

— Ну, вот и привел пополнение, — как к давнишнему приятелю обратился старик к Артему. — Ты не смотри, что кое у кого пуп сквозь драную сорочку проглядывает, хлопцы наши не робкого десятка. Принимай в свой кош — не пожалеешь. Вот, к примеру, Матвей Довгаль — все моря обходил, самого Нептуна за бороду таскал.

Наверное, старик не пропустил бы возможности поведать о доблести каждого земляка, если бы Заграва не спросил, кивнув на босоногое и голопузое пополнение:

— Они что, немые все или оглохли?

— Да господь с тобой, с чего бы?

— Так передай им, что наш комиссар не любит, когда с ним через адвокатов разговаривают. Дошло?

Дошло не только до старика. Через мгновение от толпы отделился статный русый, с тяжелым подбородком парень, по-военному подошел к Артему и, приложив руку к виску, отчеканил:

— Товарищ отрядный комиссар, семнадцать жителей недавно уничтоженного карателями села Миколаевщина, которым удалось избежать зверской гибели, твердо и бесповоротно решили стать партизанами. Просим принять нас под свое командование. От их имени клянусь, что никто и ни при каких обстоятельствах не сложит оружия, пока на нашей земле останется хотя бы один фашист. Рапорт отдал бывший флотский старшина Матвей Довгаль…

Первое пополнение… Сколько Артем мечтал об этой минуте, как ждал ее после выхода из Киева, и вот она пришла. Пришла! Семнадцать вчерашних смертников просятся в отряд. Артем разглядывает новичков, их решительные мрачные лица, и на душе у него понемногу светлеет. Первое пополнение… Потом переводит взгляд на бледного неподвижного лейтенанта Кобзева, на Бородача, на всегда незаметного Варивона и останавливает его на Заграве, который прячет и не может скрыть радостной улыбки.

«Вот видишь, Василь, пришел и на нашу улицу праздник! — так и говорят его глаза. — А это, считай, только начало. Скоро люди потянутся к нам, как весенние ручьи. И наше первейшее дело — не дать этим ручьям расплескаться по лужам, а соединить в одно могучее русло…»

— Коммунисты среди вас есть?

Поднялось три руки.

— Комсомольцы?

Этих тоже негусто.

— Кто служил в армии?

Таких оказалось немало.