Белый олеандр

Наклеила на лист бумаги. Возвращаю тебе твоих маленьких рабов. О боже, они взбунтовались! Это Спартак! Рим в огне! Теперь грабь его, мама! Хватай что можешь, пока он не обратился в пепел.

Глава 27

Хрустальные дни марта, царственно пахнущие кедром и сосной, — самое редкое время года — пришли как благословение. Колючие, как иголка, ветра выдули из воздуха всю нечисть, и стало так чисто, что горы просматривались до самого Риверсайда, четкие и размеченные по цветам, словно в детской раскраске. Облака развевались на припорошенных вершинах, как в передаче Пи-би-эс про Эверест. В новостях передавали, что снег начинался уже с высоты тысяча двести метров. Ультрамариновые дни были оторочены снежным горностаем, ночи выставляли напоказ все десять тысяч мерцающих звезд, словно доказательство, узор на канве основополагающих истин.

Как ясно видели мои глаза, когда за спиной не стояла мать! Я родилась заново — сиамский близнец, которого наконец отделили от ненавистного неуклюжего двойника. Просыпалась рано, полная надежды, как дитя, и смотрела на мир, начисто отмытый от ядовитого материнского тумана и ее молочных миазмов. Этот искрящийся голубой цвет, этот март, будет моей метафорой, эмблемой, как мантия Девы Марии, синева и горностай, полночь с бриллиантами. Наконец я одна и снова стану собой, Астрид Магнуссен.