Белый олеандр

— Ей понравился набор салатников, — сообщила Рина.

— Это последняя серия. — Женщина протянула Рине желтый чек. — Рестораны Тики, «Май тай» — обожаю!

Голос был неожиданно высоким для адвоката, девчоночьим.

Она встала и протянула мне руку. Короткие красные ногти крикливо выделялись на белой коже. Ниже меня ростом. На шее блестело золотое колье толщиной с велосипедную цепь, с квадратным изумрудом. Пахло хорошими зелеными духами с ноткой цитруса, как мужской лосьон после бритья.

— Сьюзан Д. Валерис. — Сверкнула неестественно белыми зубами.

Я пожала маленькую сухую ладонь. На указательном пальце красовалось широкое обручальное кольцо, а на мизинце другой руки — печатка из оникса с геммой.

— Вы не против, если мы с Астрид побеседуем? — обратилась она к Рине, помахав между нами пальцем с обручальным кольцом.

Эни бени ряба, квинтер финтер жаба…

— Пожалуйста! — Рина снова взглянула на чек, убрала его в карман. — Посмотрите, может, еще что приглянется. Здесь все на продажу.

Когда мы остались одни, Сьюзан жестом пригласила садиться на зеленый диван. Я не шевельнулась. Это мой дом, я не обязана выполнять ее указания.

— Сколько вы ей дали?

— Не важно, — ответила адвокатша, усаживаясь. — А важно то, что ты не отвечаешь на мои звонки.

К моему удивлению, она вытащила из сумки пачку сигарет. Судя по опыту общения с Оливией, сумка была самой что ни на есть настоящей, «Эрмес».

— Не против, если я закурю?

Я покачала головой. Она прикурила от ребристой золотой зажигалки.

— Сигарету?

Я снова покачала головой. Она положила пачку и зажигалку на захламленный стол и выдохнула дым в послеобеденный свет.

— И почему я до сих пор не бросила… Ума не приложу!

— Все заключенные курят. Вы можете предложить им сигарету.

Она кивнула:

— Мать хвалила твой ум. И, по-моему, недооценивала.

Сьюзан оглядела тесную гостиную, венскую вешалку для шляп, стерео с пластинками, лампы с бисером, бахромой, основанием в виде пуделя и абажуром из матового стекла, крестьянку в оранжевом платке и другие артефакты Рининого благотворительного магазина. Белый кот вспрыгнул ей на колени. Она немедленно встала и отряхнула синий костюм. Снова села, ища глазами лохматого негодяя.

— Неплохое местечко. Ждешь окончания школы? Строишь планы на будущее?

Я бросила сумку с учебниками на кресло, добавив пыли в спертом воздухе.

— Думаю стать юристом по уголовным делам. Или шлюхой. Или вот еще — мусорщиком!

Она не поддалась на провокацию:

— Могу я тебя спросить, почему ты ни разу не перезвонила?

Я прислонилась к стене, наблюдая за ее быстрыми уверенными движениями.

— Спрашивайте.

Она открыла на коленях красный кожаный портфель, вынула папку и желтый блокнот.

— Твоя мама предупреждала, что с тобой может быть трудно.

Сьюзан посмотрела мне в глаза, как будто получала очки за каждую секунду такого взгляда. Представляю, как в колледже она репетировала перед зеркалом.

Я ждала продолжения выдуманной ими истории.

— Знаю, через какой кошмар ты прошла. — Она взглянула на папку. — Шесть приемных семей, Макларен, самоубийство приемной матери… Клэр Ричардс? Мама сказала, вы были близки. Наверное, ужасный удар!

Во мне поднялась волна ярости. Смерть Клэр касается только меня! У нее нет права напоминать и связывать это с матерью! А может, тактика: сразу показать карты, чтобы я не замыкалась, не прятала чувства, чтобы не вытаскивать из меня клещами каждое слово. Агрессивное начало партии. Она прекрасно понимала, что делает, сразу давила на больное место.

— А вы не спросили свою подзащитную о ее роли?

— Не можешь же ты винить мать в смерти женщины, которую она видела лишь однажды! — заявила Сьюзан таким тоном, словно абсурдность этого утверждения не вызывала сомнений. — Она не колдунья!

Откинулась на диване и затянулась сигаретой, наблюдая сквозь дым за моей реакцией.

Мне стало страшно. Вдвоем они и правда могут что-нибудь провернуть. Букет из олеандра и белладонны легко превратится в лавровый венок.

— Да, я ее виню.

— Почему? — Она держала сигарету в левой руке, а правой писала в блокноте.

— Мать сделала все, чтобы убрать Клэр из моей жизни. У Клэр была неустойчивая психика, и мать знала, куда нажать.

Сьюзан затянулась, прищурилась сквозь дым.

— Зачем ей это?

Я отлепилась от стены и подошла к вешалке для шляп. Не хотела больше ее видеть. Точнее, не хотела, чтобы она смотрела на меня и оценивала. Надела старую соломенную шляпу с сетчатой вуалью, наблюдая за адвокатшей в зеркало.

— Потому что Клэр меня любила.

Опустила вуаль на глаза.

— Ты думала, что она ревнует, — произнесла Сьюзан материнским тоном, плюясь дымом, как осьминог чернилами.

Я поправила вуаль и поля.

— Она очень ревновала. Клэр хорошо ко мне относилась, и я ее тоже любила. Мать не могла это вынести. Не то чтобы она сама уделяла мне внимание, но когда это делал кто-то другой…

Сьюзан подалась вперед, уперла локти в колени, подняла глаза к шероховатому акустическому потолку. Слышно было, как щелкает ее мозг, производя механические поправки, переворачивая так и этак мои слова, ища, за что уцепиться.