Белый олеандр

Я плакала. Знала, что могла бы что-то придумать, найти кого-то, кто помог бы. Как же я так потерялась? Мама, почему ты выпустила мою руку в автобусе, почему у тебя было столько свертков? Казалось, что время — огромное море, а я плыву на спине черепахи, и на горизонте не видно ни одного паруса.

— Знаешь, так странно, — заговорила Ивон, — я думала, что буду тебя ненавидеть. Когда ты пришла, так и заявила: «Вот ее нам и не хватало! Кому нужна эта белая? Только послушайте, как говорит! Принцесса Диана!» А оказалось — да, ты нам нужна!

Я сжала ей руку. У меня была Ивон, Ники, небо Рафаэля, пятьсот долларов, аквамариновое кольцо покойницы и списанное в утиль будущее. О чем еще мечтать девушке?

В то лето мы толкали барахло на всех блошиных рынках от Онтарио до Санта-Фе-Спрингс. Рина раздобыла по дешевке самоклеящуюся пленку под «зебру», и я обклеивала барные табуреты и коробки из-под обуви, детский стульчик с горшком и ходунки для жизнерадостных пенсионеров. Коты старались не попадаться мне на глаза.

«Нужно сделать как выставочный зал!» — новая Ринина песня.

Наш полосатый обеденный гарнитур уже продался. Она выручила четыреста долларов, дала мне сотню. Предложила жить у нее и платить за место и стол, как Ники. Хотела как лучше, но я перепугалась насмерть.

На толкучке в Фэрфакс-Хай мы натянули над палаткой синий брезент, чтобы дамы, копаясь в тряпках, не схватили солнечный удар. Они, как рыбы, кормились у рифа, а мы, мурены, терпеливо поджидали, когда они подплывут ближе.

— Бенито зовет к себе, — прошептала Ивон, пока Рина поправляла покупательнице шляпу и вкручивала, как ей идет.

— Не вздумай! — отрезала Ники.

Ивон мечтательно улыбнулась.

Она снова была влюблена. Я не видела причины ее разубеждать — уже бросила разбираться, что правильно и важно, а что нет.

— Вроде хороший парень, — сказала я.

— Многие предлагают тебе разделить с ними жизнь? — спросила Ивон.

— Те, кому нужна постоянная телка и жратва со стиркой, — отозвалась Ники.

Мы с Ивон по очереди отхлебывали из кружки «русский спортивный микс» — водку, сильно разбавленную спортивным напитком; Рина тянула это пойло весь день.

Подошла познакомиться обгоревшая на солнце тетка. Рина водрузила на складной стол твердый полосатый чемодан «Америкэн туристер», закурила очередное «Собрание» и представила:

— Вот наша художница, Астрид Магнуссен! Запомните это имя. Придет день, и чемодан будет стоить миллионы!

Тетка улыбнулась и пожала мне руку. Я постаралась не дышать на нее перегаром. Рина театральным жестом протянула мне несмываемый маркер, и я написала внизу чемодана свое имя. Жить с Риной было как принимать кислоту. Художница… Буддийская книжка, которую я нашла в мусорный день, говорила, что человек зарабатывает добродетель, ответственно делая свое дело и полностью отдаваясь своему занятию. Я посмотрела на полосатый бар и высокие табуреты, на чемодан, исчезающий вместе с обгоревшей женщиной. Смотрелось неплохо. Мне нравилось их обклеивать. Может, этого и достаточно? Буддисты считают, что не важно, полосатая ли это пленка или дзен-каллиграфия, нейрохирургия или литература — в Дао они обладают равной ценностью, если делаются в правильном настроении.

— Лентяйки! Надо разговаривать с покупателем, увеличивать продажи! — проворчала Рина, включила улыбку и отправилась дурить голову молодому человеку в шортах и мокасинах, который рассматривал барные табуреты. Она углядела эти мокасины еще метров за пятнадцать.

Ники допила коктейль, поморщилась и, пока Рина не видела, налила еще.

— Чего не сделаешь ради кайфа…

— Когда уезжаешь? — спросила я Ивон.

— Завтра, — прошептала она, полускрытая занавесью гладких волос.

Я убрала назад ее волосы, за маленькое ухо в пирсинге. Ивон подняла глаза, улыбнулась и разревелась. Я ее обняла.

— Не знаю, Астрид… Думаешь, стоит? Ты всегда знаешь, что делать.

Я рассмеялась, застигнутая врасплох. Присела на корточки рядом с ее шатким складным парусиновым стулом.

— Я? Я вообще ничего не знаю!

— Оказывается, умеешь врать, — улыбнулась она, по старой привычке прикрыв рот, чтобы спрятать плохие зубы.

Может, Бенито на ней женится и отведет к стоматологу. Будет по ночам обнимать ее и любить. Кто я, чтобы утверждать обратное?

— Я буду скучать, — сказала я.

Она кивнула, плача и улыбаясь.

— Господи, ну и лицо у меня, наверное! — Провела пальцем по щекам с размазанной тушью.

— Как у мисс Америка, — выдала я типично женскую фразу, — когда ей надевают корону и она плачет и смеется и идет по подиуму.

Это ее рассмешило. Ей нравился конкурс красоты. Мы как-то смотрели вместе. Напились, ходили взад-вперед по гостиной с пыльными шелковыми цветами и картинно махали рукой, как королева красоты.

— Если мы поженимся, ты будешь подружкой невесты.

Я видела в ее зрачках торт с фигурками жениха и невесты и кружевной глазурью, такое же платье и авто с белыми цветами… А все проезжающие машины сигналят.

— Приду обязательно, — заверила я и представила компанию подростков, которые хотят прожить жизнь по тексту популярных песен. Стало грустно.