Белый олеандр

Я увидела мать. Она ждала, пока охранник открывал дверь. Ее волосы снова отросли и лежали спереди с одной стороны, точно белесый шарф. Помедлила, нервничая, как и я. Такая красивая… Я всегда изумлялась ее красоте. Даже когда не видела ее всего лишь вечер, при встрече перехватывало дыхание. Она похудела, все излишки плоти растаяли. Глаза сделались еще ярче, я ощущала их взгляд через ограду. Очень прямая, мускулистая и загорелая. Теперь не Лорелея, а убийца из «Бегущего по лезвию». Подошла широким шагом и с улыбкой, но в руках, которые легли мне на плечи, сквозила неуверенность. Мы посмотрели друг другу в глаза, и я ошеломленно поняла, что одного с ней роста. Ее глаза всматривались в глубь, отыскивали что-то знакомое. Я вдруг застеснялась своих модных тряпок и даже Клэр. Мысль, что могу сбежать от матери или даже хотеть этого, обожгла стыдом. Вот теперь она меня узнала и обняла! Протянула руку Клэр:

— Добро пожаловать в Вальхаллу!

Я представляла себе ее чувства — увидеть женщину, у которой я живу и которая нравится мне так сильно, что я ни разу о ней не написала. Теперь мать видела, какая она красивая, какая нежная, с детскими губами, лицом как сердечко, изящной шеей и недавно подстриженными волосами.

Клэр с облегчением вздохнула, увидев, что мать сама сделала первый шаг. Она ничего не понимала в ядах.

Мать села рядом и накрыла мою руку своей, которая уже не казалась большой. Она тоже это заметила и приложила ладонь к ладони — почти сравнялись. Она постарела, вокруг глаз и тонких губ на загорелом лице пролегли морщинки. А может, это только на фоне Клэр… Она была сталью, расчетливой, твердой, острой. Клэр — мягким воском. Я молила Бога, в которого не верила, чтобы все поскорей закончилось.

— Я себе совсем не так представляла тюрьму, — произнесла Клэр.

— Ее на самом деле не существует. — Мать элегантно повела рукой. — Это иллюзия!

— Да, вы написали в стихотворении…

Ее новая публикация в «Айова ревью», про женщину, которая превращается в птицу, боль от прорезающихся перьев.

— Оно прелестно!

Я поморщилась от старомодного, актерского слога. Представила, как мать высмеивает ее перед соседками по блоку. Я больше не могла защитить Клэр, слишком поздно. Вечный намек на иронию в уголках материнского рта превратился в глубокую морщину, застывший жест.

Мать скрестила голые ноги в кроссовках, загорелые и сильные, как резной дуб.

— Дочь говорит, вы актриса.

Несмотря на холодную серость утра, она не надела свитер. Туман ей подходил, я чувствовала от нее запах моря, хотя до океана было ехать и ехать.

Клэр крутила слишком большое обручальное кольцо.

— Честно говоря, моя карьера — просто катастрофа! Я так испортила последние съемки, что, наверно, больше никогда не буду играть.

Почему непременно надо говорить правду? Нужно было объяснить ей, что некоторым людям лучше лгать.

Мать инстинктивно нащупывала брешь в жизни Клэр, как альпинист в тумане ищет, за что уцепиться рукой.

— Нервы? — спросила сочувственно.

Клэр наклонилась ближе, готовая вывернуть душу наизнанку:

— Это был кошмар!

И стала описывать тот ужасный день.

Над нашими головами бурлили дизентерийные облака. Мне было дурно. Клэр столько всего боялась, в океан не заходила даже по пояс, чтобы ее не унесло, так почему сейчас не замечает опасности?! Елейная улыбка матери… Осторожно, Клэр, отбойное течение! Приходилось спасать и не таких, как ты!

— Актеров часто унижают, — произнесла мать.

— Но с меня хватит! — Клэр потянула гранатовое сердечко и уперла его в подбородок под нижней губой. — Довольно таскаться на пробы, где на тебя смотрят две секунды и объявляют, что ты слишком этническая для апельсинового сока или слишком классическая для домохозяйки.

Резкий профиль матери на фоне шиншиллового неба. Идеально прямая линия носа.

— Сколько вам? Тридцать? Меньше?

— В следующем месяце тридцать пять.

Правда, только правда, и ничего, кроме правды. Из нее вышел бы адский свидетель. Она не могла противиться порыву подставить скальпелю голую грудь.

— Поэтому-то мы с Астрид так хорошо ладим. Скорпион и Рыбы друг друга понимают! — Она подмигнула мне через стол.

Наше взаимопонимание матери было совсем ни к чему. Она легонько потянула меня за волосы, улыбнулась собеседнице. Вороны каркали и хлопали темными глянцевитыми крыльями.

— А мы с Астрид никогда друг друга не понимали. Она такая скрытная, вы не находите? Я никогда не знала, о чем она думает.

— Я ни о чем и не думала, — пробурчала я.

— Она теперь более открытая, — радостно сообщила Клэр. — Мы болтаем без умолку. Я заказала ее гороскоп, он очень гармоничный. И имя тоже удачное…

С какой легкостью Клэр встала на колени перед гильотиной и вытянула шею!

— До сих пор удачи у нее было маловато, — промурлыкала мать. — Но, может, теперь все изменится.

И как Клэр не чувствует запах варящегося олеандра, горьковатый аромат яда?

— Мы ее просто обожаем!

На мгновение я увидела Клэр глазами матери. Жеманная, как на сцене, наивная, смешная. Нет, хотела сказать я, постой, не суди! Она всегда проваливает пробы! Ты совсем ее не знаешь! А Клэр все щебетала, не подозревая, что происходит.