Белый олеандр

Еще бы, я не сомневалась. На публике мать всегда поворачивается лучшей своей стороной.

— Есть одна вещь, которую вам стоит узнать, — сказала я Ханне. — Она его действительно убила.

Ханна молча смотрела на меня. Джули переводила взгляд с моего лица на нее. Обе были шокированы. Джули шагнула вперед, заслоняя свою нежную подругу, и я почувствовала себя циничной, жестокой, как будто сказала маленьким детям, что Зубной Феи не существует, просто матери пробираются потихоньку в их комнату, когда они спят. Но Ханна и Джули были не маленькие дети, а молодые женщины, увлекшиеся человеком, о котором не знают самого главного. Посмотрите хоть раз на старую каргу Правду, студентки.

— Не может быть. — Ханна замотала головой, потрясла ею, словно можно было вытрясти оттуда мои слова. — Нет, нет.

Глаза ее умоляли меня сказать, что мать невиновна.

— Это происходило при мне. Я видела, как она смешивает лекарства и травы. Она не та, которой кажется.

— Но все-таки она большой поэт, — сказала Джули.

— Да, — отозвалась я, — поэт и убийца.

Пуговица, которую Ханна вертела на платье, вдруг упала ей в руку. Глядя на ладонь, она стала красной, как свекольный борщ.

— У нее должны были быть причины. Наверно, он бил ее.

— Он ее не бил. — Я уперлась ладонями в коленки и поднялась. На меня вдруг навалилась усталость. Может, у Ники еще осталась какая-нибудь заначка?

Карие глаза Джули смотрели на меня серьезно и спокойно. Видимо, она была более здравомыслящей, чем Ханна, заклинания матери должны были действовать на нее не так сильно.

— Почему же тогда она это сделала?

— Почему люди убивают тех, кто их бросает? — сказала я. — Потому что их душат боль и гнев, и они не могут вынести этих чувств.

— У меня это тоже было, — сказала Ханна. Золотые закатные лучи осветили волосы, выбившиеся из пучка, и вокруг ее головы образовался светлый ореол.

— Но ты никого не убила.

— Мне хотелось это сделать. — Она теребила подол своего старомодного платья в мелкий цветочек; там, где оторвалась пуговица, край отошел и виднелся розовый живот.

— Конечно. Может быть, ты даже представляла себе, как будешь это делать. Но не сделала. В этом огромная разница.

За соседской юккой раздался крик пересмешника, потом звук льющейся воды.

— Разница не такая уж большая, — сказала Джули. — Просто некоторые люди более импульсивны, чем другие.

Я хлопнула журналом по ноге. Так или иначе, они все равно ее оправдают. Защитят Богиню неважно какой Красоты. «Они готовы простить мне все на свете».

— Спасибо, что пришли, но мне пора.

— Мой номер написан на обороте журнала, — сказала Ханна, поднимаясь. — Звони, если, ну… если захочешь.

Ее новые дети. Я стояла на крыльце и смотрела, как они возвращаются к машине. Джули села на место водителя в старом зеленом фургоне «олдз стейшн», таком большом, что у него были габаритные огни. Когда они тронулись, фургон звякнул. Журнал я бросила в урну, стараясь избавиться от лжи, в которую она заворачивалась, как какая-нибудь престарелая Саломея в свои вуали. Надо было сказать этим новым детям кое-что о матери. Надо было сказать им, что под мерцающей тканью, пахнущей фиалками и мокрой землей, они никогда не найдут женщину, сколько бы ни искали. Под ней только другие вуали и покрывала. Придется срывать их одно за другим, неутомимо и яростно, как паутину, но на месте сорванных тут же будут появляться новые. В конце концов она запутает их в своих шелковых покровах, словно мух, чтобы высосать и переварить на досуге, и опять спрячет лицо, как луна в облаках.

28

Ники оторвала «марку», квадратик с кислотой, и положила мне на язык, потом себе оторвала такой же. Кусочки бумаги с розовыми фламинго на мотоциклах с обратной стороны. Мы сидели на крыльце и рассматривали обломки старой соседской «ривьеры», сваленные у забора. Воздух нагревался, снизу шел туман, теплый, как вода в ванне, сырой, как пропотевший носок. Я совершенно ничего не чувствовала.

— Может, надо принять еще одну?

Если уж пробовать, мне хотелось наверняка. Ивонна сказала, что у нас крыша поедет, нельзя засорять этим мозги, но у меня крыша и так была не на месте. Сьюзен Д. Вэлерис уже три раза звонила мне. Я перестала подходить к телефону, просила всех вешать трубку, если позовут меня.

— Она не сразу действует, — сказала Ники. — Когда накатит, поймешь. Не проспишь, можешь не сомневаться.

Почти целый час ничего не было. Я решила, что смесь некачественная, но потом нас подхватило и понесло, стремительно, как в скоростном лифте. Ники расхохоталась, помахала рукой у меня перед носом. Ее пальцы оставляли след в воздухе.

— Ну что, торчишь? Мало не кажется?