Белый олеандр

Столовый набор, выкрашенный под зебру и покрытый специальным лаком, был уже продан. Рина получила за него четыреста долларов, сотню дала мне. Накануне она сказала, что я могу оставаться, сколько хочу, только надо платить за комнату и стол, как Ники. Для Рины это была большая любезность, но я испугалась до смерти.

На ярмарке возле школы Фэйрфакс мы натянули над товаром синий тент, чтобы покупательницы могли рассматривать все, что мы продавали, без риска получить солнечный удар. Они плыли мимо, как рыбки, пробующие налет на кораллах, а мы, как мурены, терпеливо ждали, пока они подплывут поближе.

— Бенито хочет, чтобы я переехала к нему, — сказала Ивонна, когда Рина занималась клиенткой, поправляя на ней шляпу и расписывая, как это ей идет.

— Ты же не дура, — сказала Ники.

Ивонна мечтательно заулыбалась — она опять была влюблена. Я не видела причин ее отговаривать. В последнее время я вообще перестала пытаться понять, что хорошо, что плохо, что важно, что — нет.

— На вид он неплохой парень, — сказала я.

— Тебя много людей просили разделить с ними жизнь? — спросила Ивонна Ники.

— Эти люди просто хотят регулярно трахаться, — парировала та. — Или им надоело возиться с бельем и посудой.

Мы с Ивонной пили из одной кружки «Спортивный коктейль для русских» — водку, слабо разведенную фруктовым пуншем «Гаторейд». Рина теперь употребляла этот напиток целыми днями. Вдруг она подошла к нам с клиенткой, дочерна загорелой женщиной, взгромоздила на складной столик раскрашенный под зебру саквояж.

— Это наша художница. — Рина зажгла очередную черную сигарету. — Астрид Магнуссен. Запомните имя. Со временем ваш саквояж будет стоить миллионы.

Женщина улыбнулась и пожала мне руку. Я старалась не дышать на нее запахом спортивного коктейля. Рина торжественно вручила мне несмываемый маркер, и я расписалась на дне саквояжа. Иногда жить с Риной было все равно что каждый день принимать кислоту. Художница. Книжка о буддизме, которую я подобрала в один из первых мусорных рейдов, говорила, что добродетели приобретаются любой хорошо сделанной работой. Не важно, что именно вы делаете, важно целиком отдаваться тому, чем вы занимаетесь в данную минуту. Я окинула взглядом раскрашенные под зебру стол и стулья, полосатый саквояж, исчезающий в толпе. Они хорошо смотрелись. Мне нравилось раскрашивать их. Если бы я всю жизнь занималась только этим, моя жизнь имела бы смысл? Буддисты считают, что между контактными аппликациями, дзен-каллиграфией, операциями на мозге и литературой нет по большому счету никакой разницы. Для дао все это равноценно, если сделано с одинаковым настроением.

— Лентяйки, — сказала Рина, — вы должны общаться с клиентами, повышать уровень продаж.

Заметив, что парень в шортах и кепке смотрит на полосатые стулья, она включила улыбку и пошла его завлекать, хотя он был еще в пятидесяти футах от нас.

Ники допила спортивный коктейль, состроила гримасу и налила еще, пока Рина охотилась за клиентом.

— Чего не выпьешь, чтобы заторчать.

— Когда ты едешь? — спросила я Ивонну.

— Завтра, — тихо качнулся занавес темных волос.

Погладив их, я заправила прядь за ее маленькое ухо с множеством гвоздиков и колечек. Ивонна посмотрела на меня из-под челки, улыбнулась. Я обняла ее.

— Астрид! — Она вдруг расплакалась. — Я не знаю… как ты думаешь, мне ехать или нет? Ты всегда знаешь, что надо делать…

Застигнутая врасплох, я прыснула и плюхнулась на высокий «директорский» стул.

— Я?! Когда я вообще что-нибудь знала?

— Ну вот, а я думала, ты никогда не врешь. — Она тоже засмеялась, прикрывая ладошкой рот, чтобы закрыть свои испорченные зубы. Может, Бенито женится на ней. Может быть, сводит ее к стоматологу. Может быть, просто будет обнимать и любить. А кто сказал, что не будет?

— Я без тебя буду скучать, — сказала я Ивонне. Не в силах говорить, она кивнула, улыбаясь и плача.

— Господи, я выгляжу, наверно, как лахудра, — сказала наконец Ивонна, вытирая со щек серые ручейки туши.

— Ты выглядишь как «Мисс Америка». — Я обняла ее. — Знаешь, когда надевают корону. Она плачет, смеется и ходит по подиуму.

Ивонна засмеялась уже совсем весело. Ей нравилась «Мисс Америка», мы смотрели ее недавно и курили траву; Ивонна воткнула в волосы пыльные искусственные цветы и ходила туда-сюда по гостиной, подражая механической вихляющей походке королевы красоты.

— Если мы поженимся, ты будешь подружкой невесты.

У нее в глазах светился белый свадебный торт с маленькими женихом и невестой на верхушке, многослойный, с глазурью, со взбитым кремом. И платье, пышное, как торт, белые цветы на машине, оглушительные гудки.

— Буду, спасибо.

Я представила эту свадьбу — ни одного гостя старше восемнадцати, и каждый думает о будущей жизни в духе лирических песен. Мне стало грустно.

— Ты обязательно встретишься со своим парнем, — сказала Ивонна, словно стараясь смягчить удар. — Не волнуйся, он дождется тебя.

— Конечно.

На самом деле я знала — никто никого не ждет.