Белый олень

Я уснула с мыслью о том, что у меня есть только мастерство, но в остальном я настолько обычная, что никто даже не верит, что эта сила может у меня быть. Во сне меня преследовало лицо пророчицы. Она насмехалась надо мной, говоря уже на общем языке, заявляя, что я недостойна своих способностей. Это не должна быть я. Это должна быть Эллен. И Эллен совершила бы жертву, ее глаза наполнились бы слезами. Я видела, как она бьется в агонии, пока Финн резал ей запястья и шею. Кровь вытекала из нее. Она пыталась заговорить, но получалось лишь бульканье.

Когда я проснулась, рядом со мной сидел Финн. Я вспомнила, как во сне он орудовал окровавленным кинжалом, и забилась в веревках.

— Спокойно, Вальта. Я здесь не для того, чтобы навредить тебе, — сказал он. Когда он поднял руки, я не увидела в них ножа. — Вот, я принес еды, — он указал на деревянную миску, полную вязкой белой жижи.

Я ошеломленно разглядывала это.

— Это что?

— Сок дерева фалаг. Он вкусный, как там у вас говорят… сладкий?

Я кивнула.

— Что ж, попробуем эту фала еду.

— Фалаг, — исправил Финн. Он зачерпнул рукой немного белой жижи из миски.

— Ты хочешь, чтобы я ела с твоей руки? Что? У вас тут даже ложек нет?

— Что такое ложка? — Финн так растерялся, что я не смогла сдержать смех.

— Забудь, — я склонилась и осторожно попробовала, стараясь не касаться ртом его кожи. Есть с чьей-то руки было странно, словно я была собакой. Но он был прав, жижа была сладкой и удивительно вкусной. Мой желудок урчал, пока я ела, показывая, насколько я была голодна. Я и не заметила, что облизываю пальцы Финна, прося еще. Он даже не смутился. Может, Ибены так друг друга и кормили.

— Когда полнолуние? — спросила я, когда с едой было покончено.

— Через два солнечных цикла, — сказал он. Может, это мне хотелось так думать, но в его голосе слышалась грусть, когда он опустил взгляд на миску в руках. Может, Финн все же поможет мне сбежать.

— Сколько лет вашей пророчице? — спросила я.

— Столько же, сколько и ее предшественнице. Она — воплощение известной Профеты, что жила много лет назад.

— Она лишь маленькая девочка, — сказала я. — Она не понимает, что говорит. А вы хотите забрать жизнь человека, потому что так сказала девочка?

— Я принесу еды для твоего друга, — Финн поднялся на ноги и покинул палатку, не оглянувшись. Я продолжала пытаться порвать веревки, игнорируя боль. Они начали рваться, но это было так медленно, что у меня кожа растиралась быстрее. Я вздохнула и откинулась на шкуры. Должен быть путь проще.

Кормить Каза пришел не Финн, а мужчина постарше. Он встряхнул Каза, чтобы тот проснулся, и сунул ему в рот лопатку жижи. Каз едва успел понять, что происходит. Он выглядел таким испуганными, что я хотела смеяться, но вспомнила, как он надо мной смеялся ночью, и все желание тут же улетучилось.

Когда охотник ушел, мы продолжили рвать веревки. Я извивалась, пытаясь найти лучший путь. Еще одна частичка надежды потухла, когда я поняла, как мало успела. Я попыталась сжать руки в кулаки, чтобы разорвать веревки. Я пыталась расслабить тело и выскользнуть. Ничего не получалось. Узлы были слишком тугими. Каз попытался сломать деревянное основание палатки, но у него не хватило сил. Я попросила его остановиться, когда увидела, что он сжимает губы и кривится от боли при каждой попытке.

День прошел размыто. Женщины приходили в палатку, чтобы разрисовать мою кожу. Они намочили мои волосы и закололи деревянными гребнями с широкими зубьями. Позже пришел Финн. Сперва он опустился на колени и проверил веревки на моих плечах. Когда он увидел раны на моих запястьях, я услышала шипение.

— Ты пыталась сбежать, — сказал он. — И не пытайся. Это не сработает, ты лишь навредишь себе, — говорил он тихо и кратко. Он промыл мои раны, но и не старался быть нежным. Как и не смотрел на меня. Чуть позже он сказал. — Почему ты так сказала, Вальта?

— Что сказала? — я тоже ответила шепотом, чтобы Каз нас не слышал.

— Почему ты сказала такое о Профеете? Из-за этого я начал думать о том, что никогда мне не приходило в голову. Я был счастлив, пока ты не пришла, Вальта. А теперь мне больно. Больно, как тогда, когда умер отец. Я чувствую… как вы это называете? Сожаление к тебе.

— Просто ты хороший человек, Финн. Мы зовем это сочувствием. Это когда ты можешь представить себя на месте другого человека и понять, что он чувствует. Ты так и делаешь. Ты понимаешь, что я не хочу умирать.

— Ты не умрешь… мой народ… — он покачал головой. — Зачем ты это делаешь? — его руки дернулись от такой вспышки. — Ты заставляешь меня хотеть предать семью. Мы голодаем.

— Но мое убийство — не решение. Я могу помочь вам живой, но не мертвой. Поговори с ними, Финн. Объясни, что они делают.

Он покинул палатку.

— Что это было? — спросил Каз.

— Думаю, это наш шанс уйти отсюда, — сказала я.

* * *