Белый отель

На самом деле, один из Ваших снов убедил меня еще во время собеседований в том, что Вы обладаете вышеназванной способностью. Наверное, Вы уже забыли его. Судя по сделанным тогда записям, Вам снилось, что в церкви в Будапеште идет венчание мужчины и женщины средних лет. Обряд наполовину завершился, и тут один из приглашенных встает, вытаскивает пистолет из кармана и стреляет в себя. Невеста кричит, — это был ее бывший муж, — и падает в обморок. Когда Вы пересказали сон, мне сразу стало абсолютно ясно, что он относится к трагедии, имевшей место чуть раньше в том же году (1919), в Будапеште. Один из моих наиболее талантливых коллег, практиковавший в нынешней столице Венгрии, женился на даме, с которой поддерживал тесные отношения восемнадцать лет. Она не желала разводиться со своим мужем, пока не устроит судьбу дочерей. В день свадьбы ее бывший супруг покончил с собой. Уверен, Вы уловили все это в моем рассудке, а потом соединили с основной для Вас проблемой матери, — разумеется, я остаюсь при своем убеждении, что именно она послужила первопричиной всех Ваших бед.

Вы сами присутствовали во сне как «туманная» фигура, которая поддерживала лишившуюся чувств женщину, сознавая при этом, что жених нуждается в Вашем внимании в большей степени, чем позволяют приличия. Известно, что мой коллега имел весьма неоднозначную связь с дочерью дамы, на которой женился. Девушка одно время была моей пациенткой.

Должен добавить, что ни один человек в Вене, кроме меня и ближайших товарищей, не знал о трагедии во время свадьбы моего друга, и Вы никак не могли услышать или прочитать о ней. Я с удовольствием включил бы сон в свою статью, но не имел права воспользоваться несчастьем коллеги, тем более что он не вполне здоров и верит в существование телепатии.

Я рассказал все это, только чтобы показать, что Ваш дар проявляется совершенно неосознанно. Тут ничего сделать нельзя. Вы не в силах повлиять на него, так же, как неспособны превратить Ваш прекрасный голос в воронье карканье. Не стоит и пытаться.

Желаю Вам всего наилучшего.

С самыми добрыми пожеланиями,

Зигмунд Фрейд

Заметив, как неожиданно повеселела и расцвела племянница, тетя Магда предположила, что у нее появился некий друг. Впрочем, какой бы ни была истинная причина, тетя испытала немалое облегчение. Она уже испугалась, что бедняжке опять предстоит пережить нервное расстройство.

На самом деле, Лиза чувствовала необычайную близость к Фрейду: гораздо больше, чем много лет назад, когда она посещала его почти каждый день. Подобное ощущение охватило ее из-за общего тона последнего письма. Такая неожиданно теплая интонация; восхваления ее голоса и уникальной психической способности, и главный знак внимания — особое доверие, ведь он поделился с ней тайной, трагической историей своего коллеги. Здесь кроется что-то странное. Конечно, Фрейд не лжет: он не способен на обман. Лиза хорошо помнила сон, — весь, кроме части, которую профессор специально отделил от остальных, словно желая обратить ее внимание именно на тот эпизод. Она не могла припомнить, что присутствовала на свадьбе в виде «туманной фигуры», дарующей утешение.

Не просил ли у нее таким способом помощи и поддержки состарившийся немощный Фрейд? Она вспомнила пожалуй единственное замечание личного характера, которое он себе позволил, намек, — не более того, — на то, что его собственный брак, то есть его физическая составляющая, умер, когда ему исполнилось сорок. Разве не об этом говорил сон в его изложении? Фрейд выступал в роли мужа среднего возраста, молодая ипостась которого уже умерла. Следовательно, он нуждался в утешении «в большей степени, чем позволяют приличия» женщины, которая поддерживает впавшую в беспамятство невесту… Последняя — явно Анна Фрейд, а также ее мать. Но в истории болезни он назвал Лизу «фрау Анной». «Весьма неоднозначная связь»… «Девушка одно время была моей пациенткой»…

Он жаждал ее участия, но боялся, что она сочтет неподобающей вольностью прямое обращение. Возможно ему даже требуется больше, чем дружба. Что ж, если так, она не должна отказывать в утешении. Не зная, как ответить на тайную просьбу, Лиза довела себя до состояния крайнего напряжения. Наконец, решила, что лучше всего сохранять непринужденную дружескую интонацию, посвятив письмо откровенному разбору обстоятельств ее болезни, — а потом просто посмотреть, как будут развиваться события.

16 июня 1931 г.

Дорогой профессор Фрейд,

Меня до глубины души тронул доброжелательный тон Вашего последнего письма, не говоря о комплименте по поводу моего голоса. Правда, я сразу вспомнила, что Вы ни разу не слышали, как я пою! Иначе никогда бы не назвали его «прекрасным». Сейчас он больше напоминает воронье карканье.