Белый отель

По-настоящему меня угнетает неспособность понять, что превалирует в нашей жизни, добро или зло? Я часто размышляю о сцене, которую случайно увидела на яхте отца. «Молящаяся» женщина запомнилась мне устрашающим, торжествующе-хищным выражением лица, а ее «отражение»-двойник безмятежно улыбалась. Вторая женщина (думаю, тетя) держала руку на груди моей матери (словно заверяя, что все в порядке, она не возражает). Но их лица, — по крайней мере сейчас мне так кажется, — словно символизировали противоположные состояния духа! И женщины наверняка сами испытывали совершенно разные чувства: гримасничающая, радость, а та, что улыбалась, грусть. Медуза и Церера, как Вы блестяще заметили! Наверное, это покажется абсурдным, но инцест в его символическом значении кажется мне намного страшнее, чем его реальные проявления. Добро и зло, совокупляясь, создают мир. Нет, простите меня, я сама не знаю, о чем пишу. Бред стареющей в одиночестве женщины!

Отсюда скоротечная фобия, связанная с зеркалом. Она дала о себе знать, когда я читала историю болезни «Человека-волка», с его непреодолимым пристрастием к совокуплению more ferarum (как мы все-таки близки к животным). Кстати, я его знала. Точнее, его семью, по отзывам соседей в Одессе. Детали в Вашем описании точно указывают на подлинную личность человека. Поэтому, — разрешите мне небольшое замечание? — не стоит вместо Одессы писать «город М…» Вы не введете в заблуждение тех, кто знал меня близко, да их почти и не осталось. Остальные будут наверняка обмануты тем, что я выступаю под личиной «виолончелистки» (!), за что примите мою искреннюю благодарность.

История Человека-волка, этого современного воплощения Христа, не давала мне покоя много лет.

Что ж, по крайней мере, сейчас я вполне откровенна, и могу лишь выразить самые искренние сожаления, что лгала Вам, потратившему так много времени и сил на недостойную Вашего внимания пациентку. У меня не хватает слов, чтобы выразить свою благодарность за то, что Вы посвятили столько терпения, мудрости и доброты несчастной малодушной лживой девушке. Поверьте, Ваши старания не пропали втуне. То, что я теперь хоть немного понимаю себя — целиком Ваша заслуга.

Желаю Вам всяческих успехов с публикацией истории болезни, если Вы все же решите сделать это. Я просила бы не упоминать мое подлинное имя в ходе тех или иных переговоров по данному поводу. Если мне причитаются деньги, пожалуйста, пожертвуйте их благотворительным организациям.

С самым искренним уважением,

Лиза Эрдман.

Признавшись во всем, — по крайнем мере, в самых важных моментах, — она почувствовала, как с души спала огромная тяжесть. Она хотела еще сообщить о связи со «случайным» попутчиком в поезде по дороге в Петербург, ее первом в жизни сексуальном опыте и первом случае появления галлюцинаций. Но письмо и так получилось непомерно длинным. В нем содержалось столько признаний во лжи, что она просто испугалась. Еще одно «сломает спину верблюда»; кроме того, происшествие не имело особого значения, она совсем не вспоминала о нем.

Да, очень приятно освободиться от всего, что лежало мертвым грузом в памяти. Она с нетерпением и беспокойством ждала ответа. Шли дни, недели, письмо не приходило, и беспокойство превратилось в глухой ужас. Она смертельно оскорбила профессора. Он впал в ярость. Действительно, иного ожидать не приходится. Лиза пыталась представить себе, как велик его гнев. Снова начала задыхаться (на сей раз акт феллатио оказался явно ни при чем); пришлось отменить три выступления из-за болезни. Однажды утром, проходя из кухни в спальню тети с завтраком, она уронила поднос: ей послышался громоподобный голос Фрейда, проклинающий ее.