Белый шаман

А история с патефоном была ещё совсем свежей, и насмешники отводили душу, пересказывая её вновь и вновь, оснащая с каждым разом всё более невероятными подробностями.

Однажды Ятчоль пришёл к Чугунову на торгбазу и попросил в долг немало товаров, конечно, имелась в виду и акамимиль – плохая вода, иначе говоря, спирт.

– Ну, зачем тебе плохая вода? Сам ведь говоришь, что она плохая, – горестно морщась, остепенял Степан Степанович Ятчоля, которому захотелось почувствовать себя «немножко весёлым».

– Печаль в меня вселилась, – оправдывался Ятчоль. – Помрачение от печали находит. На Мэмэль, будто келючи, рычу. Она вздрагивает от страха по ночам так, что боюсь, яранга развалится.

– Может, не от страха она вздрагивает? Мужчина должен знать, как лучше избавить жену от дрожи, – пытался все перевести на шутку Степан Степанович.

– Без плохой воды не получается.

– Ну хорошо, муки, керосину, свечей, спичек, табаку я тебе в долг дам, хотя ты и редко долг отдаёшь. Сам, понимаешь ли, потом из своего кармана за тебя рассчитываюсь. Но плохой воды не дам.

– Тогда я керосину напьюсь, – с разнесчастным видом погрозил Ятчоль. – Напьюсь керосину, трубку закурю и загорюсь. Одна зола от меня останется. Вечественное доказательство, что ты виноват. Судить тебя будут.

Чугунов хохотал, вытирая кулачищами глаза. Успокоившись, сказал назидательно:

– Ты бы почаще в море выходил. Вон другие охотники за день по нескольку нерп добывают.

– Нерпа не любит печального охотника. Когда человек весёлый, тогда и нерпе приятно. Он у отдушины сидит, посвистывает, шутит сам с собой, песенки напевает, смеётся, рукояткой ножа по льду постукивает. А нерпы, они народец такой – как женщины, любопытны. Ни за что не утерпят, чтобы не вынырнуть и не посмотреть, кто там сидит такой весёлый.

– Ну, и ты сидел бы себе, да и ножиком постукивал, если свистеть или петь тебе не хочется, если тебе совсем не до смеху. Нерпу добудешь – сразу запоёшь…

Ятчоль безнадёжно махнул рукой:

– Нет. Не получается. Стучишь, стучишь, а толку никакого. Стук какой-то невесёлый. Неумные люди про нерпу выдумали, что она глупа. О-о-очень умна нерпа. Всё понимает.

И тут Чугунов в шутливом своём отчаянье подал совет, который и привёл Ятчоля к невероятным поступкам.

Ещё в первой своей фактории Чугунов подарил ему балалайку. Правда, Ятчоль, кроме «барыни», так ничего другого бренчать и не научился, зато появилась у него страсть к музыке. Купил он патефон и множество пластинок. И вот, памятуя это, Степан Степанович и сказал, выходя из-за прилавка и обнимая неудачливого покупателя за плечи:

– Поставь, понимаешь ли, патефон у отдушины, и пусть он себе играет! Нерпы тучами к тобе попрут.

Ятчоль какое-то время чесал себя за ухом, что-то прикидывая в уме глубокомысленно, и вдруг ушёл из магазина, не сказав ни слова. В тот же день он отправился в морские льды пешком, пока неподалёку, чтобы испытать патефон. Нашёл отдушину нерпы, разрушил ледяной колпак, завёл патефон. Замёрз патефон, никак не крутится. Ятчоль и руками его отогревал, и дул на него, наконец что-то такое в нём разработалось, и в безмолвных арктических льдах зазвучало танго «Брызги шампанского».

А Ятчоль, нацелив гарпун на отдушину, терпеливо ждал, приговаривая:

– Ну, сейчас нерпа пойдёт. Только вот зря я рассказал всем, что ушёл с патефоном. Теперь и другие будут патефоном выкликать нерпу.

Отзвучали «Брызги шампанского», а нерпа так и не показалась.

– Ничего, сейчас приплывёт, – не терял надежды Ятчоль. – Вот заведу «Калинку-малинку» – сразу приплывёт целое стадо.

Завёл Ятчоль самую любимую свою пластинку и снова нацелил гарпун. Ещё раз завёл ту же пластинку, чувствуя, что ручка патефона крутится всё труднее. Удручённый плачевными результатами своих испытаний, Ятчоль опустил гарпун, от тоски напала на него сонливость – он уже начал было клевать носом под «Калинку-малинку».

До того момента, как Ятчоль начал клевать носом, рассказ этот, повторяемый в разных вариациях, не менялся. А дальше, сколько было рассказчиков, столько и вариантов. Мильхэр сегодня уверял, что Ятчоля якобы разбудил умка. Заревел за спиной Ятчоля умка, поддал его пинком, чтобы возле отдушины зря не сидел. Ятчоль едва в торос лбом не угодил. Потом спрятался за торос, осторожно выглянул. Умка обнюхал патефон, полизал. Видно, поранив язык о мёрзлое железо, зарычал, ударил патефон лапой.

– Осторожнее, глупая твоя голова! – закричал Ятчоль. – Ты же мне патефон поломаешь!

А умка пинал патефон, грыз его зубами, видно, хотел в серёдку заглянуть: нет ли там живого существа, которое только что подавало голос? Потом пластинки раздавил и начал их жрать.

– Ты бы хоть «Калинку-малинку» не трогал! – кричал Ятчоль, – Чтоб ты, обжора, патефонную иголку проглотил! Жаль, что я карабин у отдушины забыл! Узнал бы ты у меня, кто такой Ятчоль!

Исковеркав патефон, умка фыркнул, встал на задние лапы, потоптался вокруг отдушины. И вдруг замер.

– Вот къочатко проклятый, – тихо промолвил Ятчоль, – сейчас мою нерпу поймает…