Белый шаман

– Пусть будет так.

– А Кэргына? Она все эти четверо суток не спит, не ест…

– Да, да, Кэргына. Она мне снилась. Звала во сне. И Кайти во сне говорила: береги дочь…

– Тогда поехали.

Пойгин долго смотрел на снежную тундру. Как всё изменилось. Зима. Первая зима его жизни. Мороз. Бесчисленные снежные заструги нацелены в сторону гор. Ветер с моря, как тончайшим оселком, которым Пойгин точит бритву, выточил закрайки козырьков каждого заструга: дотронься пальцем – и потечёт кровь. Бесчисленные искры мерцают на снежной равнине, рассыпанные низким угрюмо-сумрачным солнцем.

– Я задушил къочатко, – сказал Пойгин, оглядываясь так, будто надеялся увидеть поверженного умку.

Тильмытиль развязал нерпичий мешок, достал термос, налил в железную кружку чаю…

– Согрейся.

Пойгин некоторое время раздумывал, принять ли кружку, потом осторожно обхватил её оголёнными руками.

– Я задушил къочатко, – повторил он.

И, опять почувствовав безотчётное волнение, выплеснул чай на снег, бросил кружку под ноги, закричал:

– Уезжай! Я ещё не задушил къочатко.

Тильмытиль поднял кружку, опять наполнил чаем.

– Тебе надо помнить о дочери.

Несколько дней Пойгин пролежал в постели. Кэргына неотлучно была подле него. Врачи нашли истощение и воспаление лёгких. Пришлось Пойгину лечь в больницу. Из больницы он вышел через месяц. Похудевший, с наголо стриженной головой, он угрюмо молчал, неподвижно глядя в одну точку. К нему приходили люди по артельным делам, он слушал их с отстранённым видом, вяло махал рукой:

– Поступайте как хотите…

Кэргына замечала, что отца время от времени охватывало безотчётное волнение, и тогда он раздражался, начинал браниться. Ругал лентяев, требовал к себе Ятчоля:

– Пусть явится мне на глаза, я с ним поговорю. Громким голосом поговорю!

Но Ятчоль так и не появился. И совсем пришла в смятение Кэргына, когда заметила, что отец стал пить. Пьяный, он садился посреди комнаты и долго пел, раскачиваясь: «О-го-го, го-о-о-о-го-го-го-о-о». Однажды вытащил бубен, долго оглаживал и снова спрятал, так ни разу и не ударив в него.

К своему изумлению, Кэргына обнаружила, что спирт отцу приносит Мэмэль. Однажды застала её сидящей на полу рядом с отцом. Убирая с лица распустившиеся волосы, она пьяно улыбалась и говорила:

– Я похитила твой амулет. Он у меня. Давно похитила.

Пойгин не слушал, о чём она говорит, по-прежнему пел надсаженным голосом. Кэргына с отвращением смотрела на Мэмэль. Заплакав, крикнула ей:

– Уходи! Разве ты не видишь, что у него от горя помрачился рассудок?

Мэмэль пьяно смеялась, шарила рукой, чтобы найти кружку со спиртом, опрокинула её. Спирт, источая резкий ядовитый запах, растекался по полу.

И тогда Кэргына схватила недопитую бутылку спирта, замахнулась на Мэмэль:

– Уходи!

Мэмэль прикрыла голову руками, в страхе отшатнулась. А Пойгин словно находился где-то далеко-далеко, не видел, что происходит рядом, тянул заунывно: «О-о-о-го-го-го. О-о-го-го-го-о-о-о».

Кэргына принялась поднимать Мэмэль на ноги и выталкивать её из дома.

– Уходи! Мать не любила тебя. Она терпеть тебя не могла. Не приходи больше никогда!

– Я похитила амулет… давно похитила, – твердила Мэмэль, безотчётно повинуясь Кэргыне.

Когда Мэмэль была выдворена, Пойгин на какое-то время вернулся в дом из своего далека, глянул на дочь осмысленным взглядом.

– Мне приснилось… ты сказала Мэмэль… что мать не любила её.

– Да, она её ненавидела!

– А ещё приснилось, что Мэмэль похитила мой амулет…

– Она рассудок твой похищает!

Пойгин долго тёр руками лоб.

– Надо завести волка. Да, да, я буду приручать волка.

– Делай что хочешь, только не пей. – Кэргына опять замахнулась бутылкой. – Вот выйду на улицу и разобью бутылку о лёд!

– Я сам… сам разобью. Помоги встать. Разобью… Только чтобы не видели люди.

– Оденься. Опять заболеешь.

– Я разобью бутылку… и заведу волка. Волк не любит пьяных. Волк не любит крикливых. Волк не любит суетливых. Волк любит… таких, каким был мой дед. Пойдём. Помоги мне…

Кэргына увела отца за дом, где торчали из снега валуны морского берега.

– Бей об этот камень.

Пойгин покрутил в руках бутылку, понюхал её и вдруг, едва не упав, ударил о камень.

– Всё. Не пускай ко мне Мэмэль. Кайти ненавидела её. Не пускай. Летом я поймаю волчонка. Только бы поскорее дожить до лета. Волк поможет мне…

5

Сложные были у Пойгина отношения с волками: он знал, как опасны они, когда нападают на оленей, иногда режут их куда больше, чем могут съесть. И, конечно же, Пойгина обуревала ярость, когда он видел такое. Но чаще добычей волка становился всё-таки олень обессиленный, больной, что можно было простить.

В тайны волчьего бытия Пойгина посвятил его дед. Уже тогда его, мальчишку, поразило многое в жизни волчьей стаи. Однажды он был потрясён, услышав, как волк скулил, сострадая своему раненому собрату. Волчий плач доносился по ветру в горный распадок, где затаились Пойгин с дедом. «Плачет, – скупо объяснил дед. – Когда плачет, у него вот такой голос. Запоминай».