Белый шаман

Наконец пришла пора, когда Пойгин стал подниматься по горному распадку в стойбище молчаливых великанов. Он долго смотрел на вершину горы, на которой застыли ещё со дня первого творения пэркат – изначальные создания творца. Как говорят древние вести, поторопился творец создать первых людей, зверей, птиц – слишком безобразными вышли; рассердившись, он превратил всех в камни, однако душу живую в них оставил.

Медленно поднимался Пойгин вверх, осторожно входя в стойбище молчаливых великанов, словно боялся нарушить их вечные думы. При звёздном свете искрился иней на огромных каменных столбах. Вон тот, которого Пойгин запомнил ещё с детства, – самый главный в этом молчаливом стойбище. Чуть подавшись спиной назад, он устремил взор своего каменного лика вверх, неизменно глядя на Элькэп-енэр. Что он там видит? По преданию, под Элькэп-енэр есть дыра, через которую можно разглядеть иные миры, а сверхъестественные существа даже могут проникнуть в ту дыру. Возможно, главный великан этого стойбища мечтает подняться к Элькэп-енэр, проникнуть в иной мир, где он наконец одолеет проклятую тяжесть неизреченности… Да, кажется, что ему ещё со дня первого творения очень хочется заговорить, всей своей громадой прийти в движение, – а никак не может.

Пойгин, всегда гонимый неясной тоской – даже в детстве, – приходил сюда, очень сочувствовал этому великану, подолгу стоял перед ним, чтобы всё-таки уловить его тайную жизнь, что-нибудь подсказать ему, хоть чем-нибудь помочь. Порой ему казалось, что на каменном лике великана, искажённом какой-то жестокой мукой, вдруг разглаживались складки, словно от мимолётной улыбки. И это было огромной радостью для Пойгина. Он шумно вздыхал, выходя из оцепенения, шёл дальше по стойбищу молчаливых великанов, участливо разглядывая каждого из них.

Да, он, Пойгин, пришёл к каменным великанам с горем: его мучает смерть несчастной женщины Киунэ. Ему непонятно, имеет ли он право выйти на «тропу волнения», чтобы наказать зло, которое привело Киунэ к гибели? Может, сегодня он всё-таки уже прошёл по этой тропе? Но как бы ни было, он готов поклясться перед каждым молчаливым великаном, что никогда не станет чёрным шаманом. А станет ли белым – это зависит от того, насколько много он сможет сделать людям добра. Пожалуй, его больше всего может сегодня понять вон тот сгорбленный старец, который наклонился к земле, будто бы именно затем, чтобы легче было внимать гостю.

Пойгин подошёл к старцу, осторожно прикоснулся оголёнными руками к его заиндевелому каменному телу. Ощутив ожог раскалённого морозом камня, Пойгин не вдруг оторвал руку. Старец смотрел на него сверху вниз с молчаливым, мудрым вниманием; и когда уже было немыслимо терпеть ожог раскалённого стужей камня, Пойгин втянул руки в рукава кухлянки.

– Вот так, дедушка, не пойму, что со мной происходит, – тихо сказал он и огляделся, испугавшись собственного голоса, как-то странно прозвучавшего в ледяном безмолвии заиндевелых каменных громад. – Вышел ли я на «тропу волнения»? Победил ли я страх перед луной? Стану ли я белым шаманом?

Пойгин долго не отрывал взгляда от молчаливого старца: если хоть чуть-чуть оживёт его каменный лик, если хоть тень проскользнёт по нему, то этим самым он скажет: да, ты можешь выходить на «тропу волнения», ты становишься белым шаманом.

Стынут ноги, холод забирается под кухлянку, а Пойгин смотрит в лицо старца, ждёт ответа. И вот оно – случилось! Старец мало того что, кажется, разгладил морщинистое лицо в улыбке – он кивнул головой! Да, да, это так, Пойгин ясно видел!

Вскинув руки, Пойгин хотел вскрикнуть от восторга, но воздержался: не надо нарушать покой молчаливых великанов, пусть думают свою вечную думу. Пожалуй, лучше дать им клятву, что никогда он не станет чёрным шаманом, никогда не станет просто скверным человеком. Да, надо тихо, совсем тихо дать им клятву…

Бросив сумрачный взгляд на луну, Пойгин произнёс вполголоса:

– Я человек, непокорный луне. Я клянусь, что не приму в душу злых духов, не сделаю их своими пособниками. Я обещаю защищать обиженных, голодных, слабых, но честных. И пусть Ятчоль, имеющий столько винчестеров, сколько пальцев на одной-руке, нацелит их все в меня – я не испугаюсь и не отрекусь от солнца. Да, я человек, непокорный луне. Я сказал всё.

И опять Пойгину показалось, что старец кивнул головой: значит, он поверил клятве. Пойгин глубоко вздохнул, ещё раз оглядел стойбище каменных великанов каким-то уже совсем иным взглядом, словно бы обращённым внутрь себя, и медленно пошёл вниз. На душе у него было легко и даже торжественно. Он верил, что молчаливые великаны угадали в нём душу белого шамана…