И вдруг Мэмэль, погасив светильник, ударила обеими ладошками по груди Пойгина и зло сказала ему прямо в лицо:
– Ты не живой. Ты не из тела, а весь из камня. Не зря говорят, что ты не способен на детородный восторг!
Одолевая головокружение, Пойгин приподнялся.
– Не способный? – вымолвил он с яростью. – Я не способный?!
И засмеялась Мэмэль от злорадства и счастья, опрокинутая на шкуры. Она смеялась и плакала, не в силах поверить, что Пойгин теперь знает, из чего она создана. Нет, она не тень, она не из тумана, она из горячего, живого тела. Мэмэль плакала и смеялась и так бурно дышала, словно хотела, чтобы всё сущее в этом мире знало, что с ней происходит.
Тяжким было утро для обитателей яранги Ятчоля. Особенно страдал сам Ятчоль. Прикладывая руку ко лбу, он качал по-медвежьи головой и глухо не то стонал, не то рычал. У Пойгина было мутно не только в голове, но и на душе. Он ненавидел Мэмэль, ещё больше – самого себя.
Мэмэль готовила завтрак, украдкой поглядывая на Пойгина. Во взгляде её было больше тревоги, чем торжества победительницы: она боялась, как бы Пойгин чем-нибудь не унизил её – это могло умалить её победу. Мэмэль понимала, что заслужить благосклонность Пойгина очень трудно и лучше стараться ничем не напоминать ему о случившемся.
– Ты с кем спала эту ночь? – вдруг грубо спросил Ятчоль, переводя полный подозрения взгляд с жены на Пойгина. – Я тебя спрашиваю, глупая нерпа!
Пойгин вкладывал травяные стельки в свои просушенные торбаса. Засунув руку в один из торбасов, он замер, мучительно ожидая, что ответит Мэмэль.
– Уходила в море, чтобы найти себе моржа! – с вызовом ответила Мэмэль, вырывая из рук Пойгина торбас. Поправила в нём стельку и добавила: – Я хоть и глупая нерпа, но догадалась, что в этом пологе нет настоящих мужчин.
Ятчолю ответ жены настолько понравился, что он рассмеялся, затем сказал Пойгину:
– А я, будь Кайти рядом, не забыл бы, что пребываю в этом мире мужчиной.
Пойгин промолчал. Выпив кружку чая, он вяло съел кусок нерпичьего мяса, принялся обуваться.
– Ты почему молчишь? – спросил Ятчоль. – Обиделся? Ну, ну, обижайся. Я сам всю жизнь на тебя обижаюсь.
Пойгин и на этот раз промолчал. Он так и ушёл из яранги, не сказав ни слова. Ятчоль не проводил гостя. Мэмэль выбежала из яранги, когда Пойгин был уже далеко. Она долго смотрела ему в спину, горько улыбаясь.
И чем дальше уходил Пойгин, тем сиротливее становилось ей, пожалуй, впервые в жизни она так остро почувствовала, что такое тоска.
Пойгин проведал собак, осмотрел упряжь, нарту, готовясь в обратный путь. Корма для собак оказалось мало, не было и для самого Пойгина никаких запасов, кроме небольшого кусочка плиточного чая. Была здесь фактория, однако, чтобы купить хотя бы плитку чая, требовались деньги. Где их возьмёт Пойгин? Идти к Ятчолю за помощью? Нет, Пойгин ни за что такое себе не позволит.
Раскурив трубку, Пойгин присел на нарту, угрюмо задумался. Кажется, никогда ещё не было у него на душе так плохо. Что он скажет, когда вернётся в стойбище Эттыкая? Как будет вести себя с главными людьми тундры? Как он посмотрит в глаза Кайти после того, что произошло у него с Мэмэль? Зачем он пошёл в ярангу Ятчоля? Лучше бы переночевал с собаками или уж в деревянном жилище Рыжебородого.
Пойгин сидел в безнадёжном оцепенении. Скулила одна из собак, зализывая ранку на левой передней лапе. Пойгин присел на корточки перед собакой, оглядел рану, подул на неё; потом достал из походного нерпичьего мешка меховой чулочек, осторожно надел на лапу. Собака благодарно завиляла хвостом, улеглась в снежной лунке, свернувшись в комочек. Пойгин опять присел на нарту.
Услышав позади себя скрип снега от шагов человека, нехотя оглянулся: к нарте шёл Рыжебородый.
– Выходит, ты заночевал у Ятчоля? – спросил Рыжебородый, внимательно вглядываясь в лицо Пойгина. – Я ждал тебя.
Пойгин промолчал, стараясь не встречаться со взглядом Рыжебородого.
– У тебя плохое настроение, – продолжал Рыжебородый, усаживаясь на нарту. – И я постарался бы этого не замечать, если бы не надеялся, что смогу тебе помочь. Я вижу, ты собираешься в обратный путь.
– Надо ехать, – скупо отозвался Пойгин.
– Путь твой, насколько я помню по твоему рассказу, в три перегона собачьей упряжки, с двумя ночёвками в тундре. К тому же может случиться пурга. – Рыжебородый заглянул в нерпичью сумку, где находились остатки мёрзлого оленьего мяса для собак. – Пищи для упряжки у тебя на одну кормёжку, не больше.
– Да, не больше.
– Сейчас принесут нерпичьего мяса для собак на десять кормёжек. Будет и для тебя в дорогу на десять дней чая, мяса, галет, сахару, табаку.
– У меня нет ничего, что я мог бы дать взамен.
– Может так случиться, что ты будешь провожать и меня в дальний путь. И ничего у меня не окажется взамен, кроме сердечной благодарности.
– Что ж, люди так и должны жить.
– Именно так, – согласился Рыжебородый. – Теперь пойдём ко мне пить чай. Омрыкай со своими друзьями снарядит твою нарту в дальний путь, он умеет это делать. Мы таким образом часто провожаем своих гостей, это наш обычай.