Белый шиповник. Сборник повестей

А я вдруг подумал про того немца, которому мышь за шиворот упала. Он почему-то показался мне похожим на Александра. Закричал. Значит, тоже мышей боялся… Его из автомата - та-та-та-та… И он упал на дно окопа. Убитый. А может, у него дома дети остались? Мать? Вот что значит война.

- Нет! - сказал я. - Эта сказка не так кончается. Наши бойцы выскочили из блиндажа: “Руки вверх!” И все немцы сдались сразу, и наши взяли их в плен.

- Ой! - прошептала Ирина. - Кто это вон там стоит?

- Где?

- Да вон.

Мы уже были у самого нашего лагеря. Там играл баян и слышался голос Алевтины Дмитриевны:

- И раз, и два, и три…

Это девочки репетировали художественную гимнастику.

У самого забора спиною к нам стоял солдат. Я его узнал.

- Гриша! Пчёлко!

Он не услышал. Он смотрел туда, где шла репетиция, и улыбался задумчиво.

На нём была белая от стирки гимнастёрка, отглаженные бриджи, аккуратные обмотки и начищенные ботинки.

- Гриша! - тронул я его за гимнастёрку.

- Тю! - сказал он. - Та це мий знаемый. Добридень!

- Здрасти.

- А я задывивсь, як воны выробляють гимнастыку. Ой и гарна ж у вас учителька! - вздохнул он.

- Хочешь, я тебя познакомлю?

- Ни! Ни! - замахал руками солдат. - Ни за що! Ты шо, сдурел? Вона учителька, а я хто?

- А ты солдат!

- От и оно, шо солдат. Кода б я был, наприклад, охвицер або сержант… а то тильки солдат. Хиба ж ей солдат ровня?

- Да у тебя ж вон сколько медалей! - Я их только что заметил и насчитал семь штук, да ещё два ордена Славы!

- Га! - солдат безнадёжно махнул рукой. - Стой, ось я тоби дам… - Он сунулся в куст и достал оттуда огромный букет белого махрового шиповника.

Ирина ахнула и всплеснула руками.

- Ось! Витдайте учительки. На памьять. От.

- Сам и отдай.

- Ни! Ни! - замахал он на меня руками так, что все медали на его груди зазвенели. - Не можно. Витдайте, будьте ласковы.

- Мне что, - сказал я, - я отдам. Может, чего передать?

- Кажи, есть один солдат… Та ни, ничего не треба передавати. Дякую! Спасибо! - И он побежал к дороге.

Букет был огромным. Ирина держала обеими руками охапку белых, опьяняюще пахнущих веток.

- Смотри не уколись!

- Да тут все шипы срезаны.

- Во! - хмыкнул я. - В Алевтину втрескался!

- Ну и что? - сказала Ирина. - И ничего смешного.

- Ты на него посмотри! Маленький вон какой. Некрасивый. Конопатый. Он же меньше Алевтины!

- Ну и что?

- Ну как же они поженятся, если он такой некрасивый?

- Ну и что? Зато он хороший. Вот именно что даже очень хороший… Цветы принёс.

- Да он и по-русски говорить-то не умеет.

- Он украинец, вот и говорит по-украински. У меня бабушка, не баба Настя, а которая в Армении живёт, она вообще по-русски говорить не умеет, так что же она, плохая, что ли?

- То бабушка! А то солдат! Вообще-то, - нашёл я выход, - если бы он стал генералом… Или хотя бы полковником, и приехал бы на коне! Тогда, может быть…

- А может, он ещё и станет генералом!

- Ха! Сказала! Да на генерала знаешь сколько нужно учиться?.. Ты на него только посмотри! У него всё лицо конопатое!.. Хоть бы он гвардеец был, а то так… Ведь он даже не сапёр, он из строительного батальона. У него на погонах эмблемы такие. Другие разминируют, а он им обед доставляет.

- А ты, Боречка, очень даже вредный! - сказала Ирина и пошла впереди меня.

- Ну и пожалуйста! - закричал я ей вслед. - Зато, к вашему сведению, я правду говорю. Никакой он не герой! И не будет им никогда!

И опять мы с Ириной поссорились! И весь вечер она со мной не разговаривала, хотя цветы Алевтине Дмитриевне мы передавали вместе.

Алевтина вдруг покраснела сильно-пресильно. У неё даже слёзы на глазах выступили.

- Хорошо, - сказала она. - Только больше, пожалуйста, не исчезайте. Завтра мы пойдём в деревню давать концерт. Ты, Ира, будешь стихи читать, которые мы репетировали, про урожай. А ты, Хрусталёв, никакого номера не приготовил, ты всё бегаешь где-то, и поэтому тебя не включили в программу.

Она говорила, а сама всё время невольно прижимала букет к груди и зарывалась лицом в пахучие цветы. И лицо у неё было какое-то особенное! Счастливое. Только она очень стеснялась, что ей цветы подарили…

Мне было хорошо на неё смотреть. Если бы я знал, что она так обрадуется, я бы ей раньше целую охапку цветов принёс бы и подарил.

- Ничего! - сказал я. - Ничего, что меня в программу не включили. Я, Алевтина Дмитриевна, со зрителями посижу с большим удовольствием.

Глава тринадцатая

ВИВА, ИСПАНИЯ!

После завтрака весь наш лагерь пошёл на сенокос. Это был настоящий парад! Грохотали барабаны, развевались отрядные флажки, и ребята шагали в строю, весёлые и торжественные. Старшие отряды косили и сгребали сено, а мы, поскольку нам были велики грабли (а к вилам и косам нам строго-настрого подходить запрещалось), должны были дать концерт.

К нам пришла тётенька с баяном, и мы начали репетировать. То есть наш отряд. Я не репетировал, потому что они уже давно начали, а я в занятиях не участвовал. Алевтина велела мне сидеть в сторонке, а тётенька с баяном говорит:

- А почему он нам не помогает?

- Пробегал! - говорит пионервожатая.

А баянистка на меня внимательно посмотрела и говорит:

- Но нам же очень нужен помощник режиссёра.