Белый шиповник. Сборник повестей

Серёга парень неплохой, только кому охота порку получать. Вот он и крутится: и вашим и нашим… Самого бы Серёгиного отца выпороть! Хотя он и так один раз хвастал, что его в детстве отец порол как Сидорову козу. Интересно, что это за несчастная коза такая? “Отец меня порол как Сидорову козу и воспитал человека”. Тоже мне человек! Разве это человек, который детей бьёт?

Я слонялся по территории лагеря и незаметно оказался около кухни. С кухонного двора раздавались звонкие удары топора. Кто же это дрова колет? Дядя Толя болен. Может, помочь надо? И я пошёл к дровяному сарайчику.

Глава одиннадцатая

НЕ ВСЕ НЕМЦЫ ФРИЦЫ

Во дворе я увидел рослого мужчину, без рубашки, который колол дрова. Он был худой, но мышцы на спине и на плечах были будь здоров какие! Гора наколотых поленьев возвышалась около него. Я подошёл ближе, чтобы помочь уложить дрова в поленницу, да так и ахнул.

Я узнал в нём того немца, что играл на гармошке! Он, наверное, тоже узнал меня. Мы стояли и смотрели друг на друга. Странное дело, мне не было страшно. Вот он, враг, стоит передо мной, стоит с топором в руках, а я не боюсь.

В глазах этого немца было какое-то просящее выражение. Он, взрослый, сильный мужчина, смотрел на меня, как провинившийся. Мне бы в голову не пришло сейчас кинуть в него камнем или сделать что-нибудь обидное и злое.

Из-за сарая выехала телега. Дядя Коля-мордвин привёз молоко.

- А вот принимайтя, - сказал он, снимая с телеги бидоны и оставляя в мягкой почве двора круглые ямки от протеза. - Паша! Получи молоко.

- Ага, ага! - Из кухни вышла повариха с бумагами.

Немец опять принялся колоть дрова, ловко и споро.

- Как там Рыжка? - спросил я.

- Кряхтит. Ничего. Завтра приходи жеребёнка смотреть. - Дядя Коля точно не замечал немца. Мы разговаривали так, словно были одни во дворе. Конюх подпрыгнул и снова сел в телегу. Закурил.

- А дядя Толя как себя чувствует?

- Ничего. Говорит, завтра гулять пойдёт.

- Пусть он не встаёт раньше времени, - сказала тётя Паша, вынося из кухни тарелку с гречневой кашей и большую кружку молока. Она поставила всё на стол и подошла к немцу.

- Эй! - тронула его за плечо. - Иди поешь.

- Данке, - торопливо ответил немец. Он вогнал топор в колоду. Аккуратно вымыл руки. Надел свой зелёный мундир, застегнул его на все пуговицы и стал около стола.

- Садись, - сказала повариха.

- Спасиба. Данке. - Немец сел. Взялся за ложку.

Я смотрел, как он аккуратно кусал хлеб ровными белыми зубами и, стараясь не крошить, ел рассыпчатую кашу.

- Чего ты на пленного уставился? - сказала мне тётя Паша сердито. - Ему из-за тебя кусок поперёк горла становится. Чего ты упулился в него? Фамилия-то у тебя какая? - спросила она немца как бы между прочим.

- Вас? Дас фамильен? - переспросил немец. - Айн мутер. - Он торопливо достал из нагрудного кармана фотографию пожилой женщины в шляпке.

- Мать, что ли? - спросила повариха, не прикасаясь к фото.

- Я, я! - закивал головой немец. - Мутер. Я не быль мой дом сьемь год. - И он вздохнул. И, помолчав, опять принялся есть.

Я смотрел, как у него ходят желваки на худых скулах, и думал, что этот немец, наверное, скучает по дому, по своей матери. Шутка сказать, семь лет не был дома! Почти столько, сколько я живу на свете.

- Ты вот про мать, а я спрашиваю про фамилию про твою, чтобы знать, как называть-то тебя.

- Как его звать? Фриц! Как ещё! - вырвалось у меня.

Немец поперхнулся кашей.

- Найн, - сказал он, глядя мне в глаза. - Найн. Я не есть фриц. Менья зовут Александр Эйхель.

- А сестры и братья у тебя есть? - полюбопытствовала повариха.

- Найн.

- А женат? Жена, дети есть?

В лице немца что-то переломилось.

- Найн, - сказал он, опустив голову. - Найн. Бомба… - Он показал глазами на небо. - Бомба. Пух! Жена нет и двое дети.

- Ну конечно, где может быть Хрусталёв? Хрусталёв - на кухне! Мёдом тебе здесь намазано, что ли? - Алевтина Дмитриевна с этими словами вошла во двор и, увидев немца, тут же осеклась.

- Двое дети… - говорил немец, забыв про еду. - Один мальчик и один девочка… Три лет и пять лет.

Тётя Паша взяла его тарелку и скрылась на кухне.

- Я поражаюсь! - сказала Алевтина дяде Коле. - Она так спокойно говорит с фашистом. Да, может, он её сынов убил, а она с ним разговаривает!

Дядя Коля посмотрел на Алевтину, прищурясь от табачного дыма.

- Тебе сколь лет? - спросил он.

- Какое это имеет значение! - вспыхнула пионервожатая.

- Вот такое! Ты сначала роди двух сыновей, вырасти да получи на них похоронки, а опосля суди… Мала ещё судить!

- Так, может, он её сынов…

- А может, и нет! - резко оборвал дядя Коля. - Это они когда на нас силой пёрли, дак тогда разбирать было некогда: бей врага, и все дела! Чем больше, тем лучше. Все одинаковые - все враги. А теперь они все разные. Русский лежачего не бьёт! Эй, - сказал он немцу. - Как тебя, Александр, что ли?

- Я! - Немец поднялся.

- Да ты сиди! На каком фронте воевал?

- Найн! - замотал головой немец. - Я не на фронт. Я строител. Автобан. Дорога! Инженер.

- Видал! - сказал дядя Коля. - А звание какое?

- Гауптман… - потупясь ответил немец. - Капитан.