Белый верх – темный низ

Но сколько можно так бегать? Как поддерживать напряжение? Вот сейчас, например, уже все бегают без азарта.

Мне-то сразу было понятно: пойманных надо пытать.

Мальчишки должны подвергать девчонок «невыносимым пыткам», а девчонки будут терпеть. Что бы с ними ни делали, они будут терпеть… А что с ними будут делать?

Ну это должны знать только мальчишки. Тогда будет интересно…

Я нашла главного и сказала: «Давайте, чтоб вы нас пытали». Он хихикнул. И все другие, которые были рядом, захихикали и засмущались. А главный спросил:

– А чего это? Как мы должны вас пытать?

– Ну я не знаю… Как-нибудь…

Главный пожал плечами. Трус! У него не хватает смелости… Или воображения. Сейчас все расстроится из-за него. А могло быть так интересно!

– А я могу тебя пересидеть, – сказала я от отчаяния. Они, дураки, не могут придумать пытки!

– Пересидеть? Это как?

– Ну, кто дольше на корточках сможет. Давай?

– А я-то чего? Сиди сама, если хочешь.

Ну и я села на корточки – в их мальчишеском штабе. В этот момент все сместилось. Я уже не понимала, играют они или нет. Иногда кто-нибудь забегал в командирский шалаш:

– А эта чего?

– Сидит!

– А чего она тут сидит?

– А почем я знаю!

– Это пытка. Я проверяю себя на пытки.

– Ха! – мальчишки поглядывали с любопытством. Но я же просто сидела. И в этом не было ничего особенно интересного. И они исчезали.

А потом и главный исчез. Хихикнул и убежал. Они все убежали. Обедать. Они даже не стали подводить какие-нибудь итоги. Не сказали, что это временный перерыв.

Они просто не понимают…

И чего я тогда сижу?

…Я еле выползла из шалаша. Мамочки! Как же больно… А я и не знала, что больнее всего потом, когда разгибаешь колени.

Наверное, это может считаться пыткой. Но кто мне ее «засчитает»?..

И тут я увидела Мальчика.

Этот Мальчик, кажется, был из другого отряда. Немного ниже меня. И, наверное, на год старше. Я его тут же узнала: он вчера приглашал меня танцевать (танцы у нас были через день, как в настоящем лагере). Но не только он приглашал. И я не сильно хотела, чтобы именно он приглашал. Он был «второстепенным».

А теперь оказался здесь. Мальчик стоял и смотрел на меня – как я не иду в столовую. И ему, кажется, интересно.

– Меня никто не поймал… – объяснила я. – А потом у меня были пытки.

Мальчик сказал:

– Время кончилось. А то я бы тебя поймал.

– И что бы ты тогда делал?

– Я бы тебя поймал.

– А ты стал бы меня пытать? Партизанок всегда пытали.

Ну пусть бы он сказал «да»! Но он, дурак, не сказал. Он стоял и улыбался. Совершенно бессодержательное общение.

– Я могу выдерживать пытки. А ты?

Мальчик пожал плечами. И не уходит – по-прежнему улыбается. Правда, какой-то дурак… У меня тогда были такие толстенькие косички…

– А хочешь, я будут тебя пытать, и ты проверишь себя на боль?

Тут он перестал улыбаться. Но хоть бы сказал: «Ты что, дура?»

А он что сказал?

– Давай! – вот что он мне сказал.

– Давай я буду тебя стегать. Вот этими прыгалками. (Больше я в тот момент ничего не сумела придумать.)

– Этими?

– Да.

– Я тогда лягу вот здесь.

– Как будем? Через одежду?

– Ага. Через одежду.

Я решила: для первой пробы достаточно «через одежду». Но какая одежда в жару? Никакой особой одежды.

И вот он лег, а я взяла прыгалки. Я немного помедлила, а потом размахнулась и обрушила прыгалки на спину Мальчика.

– О-о-о… – вздернулся он.

– Больно? Но мы же проверяем… Как будто тебя пытают фашисты…

Мальчик сжал зубы и отвернулся.

Я размахнулась – вжжж-иии-х— и стегнула его второй раз. Он опять вскрикнул, чуть посильнее. Теперь я не стала ждать. Я почувствовала, что рука жаждет взмаха и звука «вжиих». Эти прыгалки были чем-то заряжены. Они как будто сами меня заставляли… Третий, четвертый раз… И каждый раз он вскрикивал… А потом он как-то неловко двинулся.

– Наверное, все? – просипела я. От напряжения у меня даже голос сел.

Он поднялся: ага! И пошел к корпусам, ни разу не оглянувшись.

– Ты выдержал! Ты молодец!.. – крикнула я ему в спину…

И мне захотелось расплакаться…

Я столкнулась с ним после ужина. Он сказал, что ходил в медпункт. У него остались следы.

И не пришел на танцы.

* * *

Интересно, в медпункте он сказал, откуда взялись следы? Думаю, не сказал. А может, сказал: «Мы играли… с дочкой директора лагеря…»

…Мальчик! Прости меня!

* * *

– Здравствуй, дедушка Фрейд!

– Здравствуй, дитя мое. Но к чему этот «дедушка»?

– Это такая привычка. С детства. Всех, кто прожил долгую жизнь, «дедушкой» называть: дедушка Ленин, дедушка Фрейд… Скажешь «дедушка» – и человек делается роднее.

– Человек? Хорошо. И о чем же ты хочешь поговорить?

– Я бы о Мальчике, дедушка.

– С Мальчиком ты затянула. Ты ведь в школе работала? С этим Мальчиком в прошлом? Где ты раньше была?