Но потом Светлана попала в плен. Тут мы с ней раздвоились. Светлану страшно пытали. Как? А так, как придумаю я. Как я придумывала «фату» и «пышную юбку», так же я придумывала и пытки. Я проговаривала, что делали со Светланой – ломали ей руки и ноги, дергали за волосы, подвешивали за ноги, – и немножко показывала. Поэтому где-то пытки обозначались «условно» или выглядели «отредактированными» – я совсем не хотела, чтобы кукла сломалась. Ну а волосы у Светланы были просто отличные, крепкие. (Потому что – вот ведь ирония судьбы! – Светлана была немецкого производства, из магазина «Лейпциг», как и купленный там же чемоданчик с набором для вышивания.) Но все равно это были ужасные пытки. А Светлана ничего не сказала фашистам!
Мою Светлану спасли в последний момент. Собственно, я и была «спасающей частью отряда». Неожиданно для фашистов в деревню, занятую врагами, въехал советский танк. Он подъехал почти к самой виселице и стал стрелять по врагам. А я соскочила с танка, бросилась прямо к Светлане, перерезала «путы» (моя боевая подруга висела вверх ногами) и взяла ее на руки. Тут прилетел самолет с красными звездами на крыльях, и Светлану отправили в госпиталь. Она потеряла много крови. Я не смыкая глаз выхаживала раненую партизанку. Раны ее затянулись. Наконец Светлана пришла в себя.
Здесь в сюжете происходил стилистический сбой: на месте партизанки неожиданно оказывалась «спящая красавица», измученная, но прекрасная: ах, как долго я спала…
Воображение заботливо корректировало само себя…
С мальчиком было хуже.
Мальчик случился через два года (еще до поездки в Петрищево).
И мальчик был настоящий.
Мы с ним проводили июнь в одном пионерском лагере. Начальником лагеря был мой папа.
При обычных обстоятельствах я не могла бы там оказаться, хотя бы потому, что лагерь был «городским». В лагерь детей отправляли, по представлениям мамы, исключительно ради воздуха. Остальное приложится. Но тем летом брату делали сложную операцию, и мама сама осталась в Москве. Ей было не до меня. И меня пришлось «сдать» в «папин» лагерь.
Но если бы я сама устраивала лагерь, он был бы таким, как этот. Нашим вожатым был Леонид Николаич, папин друг, учитель литературы. Леонид Николаич нас вообще не строил. Мы почему-то сами роились вокруг него. Он говорил тихонько: «А пойдемте-ка на обед», – и мы бежали в столовую. Он говорил: «А давайте теперь выучим с вами песню». И так тихонечко запевал: «То березка, то рябина…» И мы сразу волшебным образом становились в две линии – и качались туда-сюда, и пели самозабвенно:
И я совсем не чувствовала, что у меня нет слуха. Я клянусь: у меня был слух, когда я пела про «детство наше золотое все счастливей», а Леонид Николаич дирижировал и тоже пел. И еще он рассказывал нам про Снежного человека. Снежный человек был почти как Юрий Гагарин. Юрий Гагарин проложил нам дорогу в будущее. А Снежный человек связан с нашим прошлым. Он то самое ненайденное звено эволюции, которое связывает нас с обезьянами. Мы, на самом деле, произошли от него. Только он почему-то не хочет нам показаться. Наверное, он боится войны, боится атомной бомбы. Он, чудак, не понимает, что мы – за мирный атом. Леонид Николаич рассказывал об экспедициях добровольцев, отправлявшихся в горы Тянь-Шаня, где кто-то видел гигантские следы. Было видно, что он и сам отправился бы в экспедицию. Но непонятно, что для этого нужно сделать. А пока мы пойдем в поход. В конце смены пойдем, в однодневный.
И еще в этом лагере был кружок «Умелые руки». Я не сказала маме, что хожу в этот кружок. И очень радовалась, что мама не стала меня расспрашивать, в какой кружок я хожу. Ей бы кружок не понравился, потому что был в помещении. А там вообще «нет воздуха». Ребенок летом должен как можно больше гулять. В кружке «Умелые руки» мы делали оленей – объемных, из бумаги. Мы раскрашивали оленей как кому хочется. И я потом, после лагеря, дома, во время очередной болезни, сделала себе целое стадо оленей и раскрасила всех по-разному. С ними было так интересно играть…
Но Леонид Николаич, и его Снежный человек, и кружок «Умелые руки» в общем-то занимали совсем не так много времени. А в остальное время все мы (нас было не очень много, гораздо меньше, чем в настоящем пионерском лагере) носились по территории папиного интерната.
И играли в войну.
Но это была не Великая Отечественная война. Наша война была таинственной и зажигательной, из области вечных сюжетов.
Это была война мальчишек против девчонок.
В чем она заключалась? В этом-то вся проблема. То есть было понятно: мальчишки гоняются за девчонками.
Ну гоняются, а дальше что? Например, кого-то поймали. Что делать с этой девчонкой? Сначала вопросов не возникало. Когда еще кого-то удастся поймать! И тут ведь важен процесс, а вовсе не результат. Одни убегают, визжат – другие несутся за ними.